За мертвой чертой - Александр Кучаев

– Простите, юный сеньор, – доносилось до меня сквозь алкогольный дурман, – что я использовал вас для достижения целей, которые передо мной были поставлены. Но это был самый ближний путь, и он требовал наименьшее количество жертв. Да, умерщвлены убийцы, причём публично и непривычным для сегодняшнего дня, жестоким способом! Но, обратите внимание, – мы не погубили невиновных, наоборот, защитили тех, которые в скором времени непременно тоже стали бы жертвами преступников. Некоторых из них перед тем, как предать смерти, подвергали бы изощрённым издевательствам и даже пыткам. Представьте, что испытывали бы ни в чём не виноватые люди перед своей кончиной под ножом супостатов! Теперь же потенциальные злодеи трижды подумают, прежде чем взяться за нож или другое оружие, потому что их ждёт страшная казнь. Вспомните Запорожскую Сечь! Там каждый был вооружён и имел большой опыт военных столкновений. Пролить чужую кровь казаку было в порядке вещей, но убийства среди своих случались крайне редко. С этого момента и в Ольмаполе прекратится всякая мокруха, народ вздохнёт свободно, и не будет опасаться, что на него нападут уже за ближайшим углом.

– Моя жизнь изломана.

– Знаю, тяжкий груз казни будет давить на вас до последнего вдоха. Но величина тяжести зависит от того, как об этом думать. Давайте заглянем в одну-две квартиры, куда смерть нежданно постучалась бы уже в ближайшие недели.

Испанец совершил знакомое почти неуловимое движение рукой, и перед нами предстали две девчушки, которых мы видели на улице с крыши высотного здания. Далее я в мельчайших подробностях увидел, как их насилуют, а затем убивают, нанося многочисленные ножевые раны, выкалывают глаза и отрезают груди. А рядом виднелись лица их отцов и матерей с печатью неизбывной печали.

– Теперь обе девочки защищены до конца дней своих. А жить они будут до ста лет и дольше. Они выйдут замуж и нарожают детей, которые станут достойными гражданами процветающей высоконравственной страны. Разве ваша жертва не стоит того?

– Выпейте со мной, – сказал я, еле ворочая непослушным языком. – Если только я вам… вы мне… Если сочтёте возможным.

– С хорошим человеком почему не выпить? С большим нашим удовольствием!

Он выпил и снова налил.

Его слова заволакивали мысли и устраняли черноту эмоций. В какой-то степени я успокоился, хватил ещё один стакан водки, свалился на постель и проспал до утра. Проснувшись, посмотрел в зеркало и вспомнил Зинины слова. Виски и вправду обметало сединой; заиндевела и прядь волос, ниспадавшая на лоб. И, пожалуй, я постарел лет на пятнадцать.

Дон Кристобаль, уже собранный, безмолвно стоял у окна, открывавшего вид на площадь с автомобилями и прохожими.

– А если бы я отказался от роли Малюты Скуратова, что тогда? – спросил я, уставясь ему в спину.

Он живо обернулся и с некоторым удивлением посмотрел на меня. Надо же – мой вопрос застал его врасплох.

– Тогда мне срочно пришлось бы отсюда убираться.

– А потом?

– Потом?.. Помните библейскую главу о Содоме и Гоморре, жители которых погрязли в страшных грехах? «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождём серу и огонь от Господа с неба… И на всём пространстве окрестностей поднимался дым с земли, как дым от печи». Так вот, вместо меня пришли бы другие – как вы, должно быть, помните, я уже говорил об этом. И с Ольмаполем было бы покончено точно так же, как с этими двумя древними городами.

– А те девочки, паренёк и учителка?

– Их выдворили бы из города за считанные часы до пролития серы и огня.

– А что было бы со мной?

– Вы остались бы вместе со всеми.

Признаться, слова дона Кристобаля не добавили мне хорошего настроения. И он противоречил сам себе. Вчера настаивал на спасении нескольких десятков, сегодня же спокойно говорил о возможной гибели целого города.

– Вчера я исходил из ситуации, существовавшей на тот момент, – сказал испанец. – Однако сегодня по поводу Ольмаполя поступила дополнительная информация из параллельного мира. Впрочем… хватит об этом.

Он как-то необычно посмотрел мне в глаза, и моё сознание замутилось. Об этом обрывочном разговоре я вспомнил лишь несколько лет спустя.

По истечении ещё одной недели экзекуция повторилась, на этот раз над насильниками. Прямо на площади перед зданием городской администрации.

В последнее время в городе участились случаи нападений охотников до клубнички, в том числе на несовершеннолетних. И вот на подмостки, на которых обычно ораторы произносили речи по поводу того или иного праздника или события, вывели семнадцать архаровцев, любителей подобных сексуальных приключений.

Трое из них надругались над взрослой женщиной, экономистом-плановиком одной проектной организации. Прямо у неё на квартире, куда явились под видом сантехников. Это была месть за какой-то ничтожный проступок, потому все действия происходили в особо извращённой форме с целью как можно сильнее унизить несчастную. Начав вечером, закончили утром. Перед уходом пригрозили, что если «вякнет» кому хоть слово, то снова придут – и тогда убьют.

Двое неоднократно подкарауливали в парке культуры и отдыха и скверах одиноких девушек, затыкали им рот, валили наземь и поочерёдно также совершали насильственные действия. Ещё трое поглумились над двенадцатилетней школьницей. Один нечестивец изнасиловал восьмилетнего мальчишку. Ну и так далее в том же роде.

Ольмапольцы стали привыкать к суровым расправам над преступниками, потому несколько тысяч собравшихся вокруг помоста сохраняли спокойствие и в гнетущем угрюмом молчании ожидали приведения наказания в исполнение.

Слава Богу, на этот раз дон Кристобаль освободил меня от обязанностей куратора заплечных дел мастеров, и я исключительно по долгу службы наблюдал за происходящим из окна администрации.

Действие совершалось весьма прозаично и без каких-либо осложнений. Со всех семнадцати смуглолицые курчавые палачи поочерёдно спускали штаны, затем поочерёдно же оскопляли и бросали удалённые части детородных органов бродячим собакам, невесть откуда появившимся.

Грязные лохматые голодные псы хватали поживу и с громким рычанием уносились прочь. Преступники, молодые люди от восемнадцати до тридцати лет, плакали навзрыд и умоляли о пощаде, но специалисты по охолащиванию были непоколебимы. Прямо сказать, это было пренеприятнейшее зрелище, и я удивлялся, как люди оставляют дела и приходят смотреть на такое?

По завершении наказания палачи помогли оскоплённым одеться и с помоста отправили прямо в толпу. Но люди брезгливо шарахались от «свежеиспечённых» кастратов и с презрением гнали подальше от себя. «Ф-фу, не прикасайся ко мне! – доносились крики. – Пошёл, пошёл отсюда, вошкарица! Ой, глаза бы на тебя не глядели!»

Дальнейшая судьба недавних насильников мне неизвестна; вряд ли там было много хорошего.