Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - Пьер Бетанкур

Если вам с грехом пополам удалось преодолеть вышеозначенные препятствия, то, когда вы наконец выберетесь из леса, перед вами внезапно вырастет величественный массив Сажистой горы; вершина ее обычно теряется в тумане, но на покрытых низкой травой склонах неподалеку друг от друга ведут чередой хороводы селения покровников, круги хижин весьма неожиданного внешнего вида, описать которые я сейчас и попытаюсь.

Высотой по большей части от четырех до пяти метров, округлые в плане, винного и даже землистого у основания цвета, без видимых проемов, они покрыты конической формы кровлей, ячеистой, зеленоватой, которая придает им облик башен или, если угодно, человеческих фаллосов. Одни более стройные, более гладкие, другие более массивные, покрытые синяками, ушибами, где-то посредине все украшены бахромчатым ободком, этаким паутинным венчиком из желтоватого кружева, игравшим, как мне поначалу показалось, чисто декоративную роль. Когда мы появились, деревня выглядела совершенно пустынной, и мы решили затаиться в засидке, чтобы застать врасплох ее обитателей, возможно, ушедших из селения что-то собирать. В преддверии темноты в поселок с пением вступила процессия из двух десятков смуглокожих молодых женщин с обнаженной грудью, венчавшие их пышные фиолетовые парики из растительных волокон придавали облику молодиц нечто львиное, а платье из того же материала прикрывало их от талии до лодыжек; на голове молодки несли корзины, и каждая, после того как они рассеялись поодиночке, поставила свою у основания хижины, которая, по-видимому, за нею числилась. Потом они вновь собрались вместе и так же, как и пришли, гуськом, проследовали по ведущей в лес тропинке. Мы едва пришли в себя от удивления, как наше внимание приковало к себе куда более неожиданное зрелище: одна за другой эти высокие хижины в форме фаллоса потянулись и, согнувшись, щелью, которая открылась на вершине конической кровли — тут мы поняли, что имеем дело с живыми существами и это их рот, — принялись заглатывать наполнявшие корзины съестные припасы. После чего они снова выпрямились и в общем-то вновь погрузились в неподвижность, с поправкой на то, что их ножки местами пучились от вздутий, вызываемых, по-видимому, глотательными движениями.

Я как раз обнаружил в своих блокнотах записи, относящиеся к этому путешествию, и они позволят мне лаконичнее изложить результаты наблюдений.

К исходу первого дня мы пришли к выводу, что каждый фаллоид сожительствовал с кем-то из женщин, причем природная слепота оставляла ему мало шансов на постоянство партнерши. Никакого присвоения, никаких пар, на первый взгляд, не складывалось, и нам было дано присутствовать при перекрестных связях, перемежавшихся почти случайным образом, сообразно природе их возможностей, — веселки различались и по размерам, и по гибкости.

С наступлением вечера, цепляясь за лиану, которая свешивалась вдоль ножки покровника, каждая женщина карабкалась к кружевным оборкам, пустовавшие сетки которых были готовы сослужить им на ночь гамаками. Нередко они устраивались там по нескольку, благо просторные размеры венчика позволяли обосноваться со всеми удобствами, — то ли для того, чтобы набраться смелости, то ли чтобы ввести дебютантку или просто обеспечить поддержку. Поперебрасывавшись немного словами друг с другом с венчика на венчик, одурманенные запахом мускуса, исходившим от их носильников, они одна за другой засыпали. Когда устанавливалась тишина, в свете одной из лун я мог отчетливо различить смутное движение, словно ветер в деревьях охватившее местных обитателей: каждый потягивался на своей вольве, изгибался на ножке, пытаясь дотянуться до венчика, представлявшегося ему наиболее благоприятным для его намерений, причем было очевидно, что в большинстве случаев, то ли потому, что у него была слишком коротка «шея», то ли потому, что возраст лишил его гибкости, его собственная возбуждающая ноша, чьи прикосновения, должно быть, являлись немаловажным источником эмоций, оставалась для него вне досягаемости.

Было видно, как, пройдясь фаллической шляпкой по нескольким возможным партнершам, каждый наконец выбирал себе пару — по запаху? ведь каждая благоухала по-своему, возможно подкрепляя свой аромат соком того или иного растения, — и дерзко встревал меж широко раздвинутых ног, которые, казалось, безо всякого сопротивления предлагали в себя проникнуть.

Случалось и так, что после отчаянной попытки добраться до слишком удаленной цели один из фаллоидов внезапно выпрямлялся, оглашая окрестности заунывным сипом, — и это не предвещало ничего хорошего. Ибо речь шла всего лишь об отсрочке: войдя в раж от невозможности достичь своего, он тут же начинал бестолково ерепениться, при случае отталкивая набыченной головой уже пристроившихся соседей, что могло послужить сигналом ко всеобщей катавасии. В отместку каждый норовил постоять за себя: сталкиваясь друг с другом всем своим весом и даже отклоняясь назад, чтобы вложить в свои тумаки больше силы, фаллоиды наносили друг другу жестокие увечья, кромсали свою лиловатую плоть зияющими ранами и подчас даже разрывали покрывала венчиков и смертельно ранили пробудившихся, вопящих женщин, которыми им следовало бы, согласовав на пользу дела свои усилия, мирно упиваться.

Когда все складывалось благополучно, а чаще всего происходило именно так, и каждый находил, куда преклонить свою голову, проблема оставалась еще далека от решения. Не вызывало сомнений, что фаллоид, сами размеры которого исключали какую бы то ни было пенетрацию, тем не менее намерен в этом преуспеть, настырно клеится, как уткнувшийся мордой в норку терьер, вновь и вновь повторяя свои попытки с какой-то болезненной настойчивостью. От сотрясавших его ножку содроганий казалось, что она вот-вот вырвется с корнем из земли.

Домогаемая женщина, отлично понимая, что жизненно необходимо ублажить партнера, силилась, прижав к себе, его обездвижить, но поскольку ее рукам и ляжкам не вполне доставало силы, чтобы в этом преуспеть, ей удавалось зажать его лишь на весьма короткое время, которого тем не менее хватало, чтобы вызвать у своего посетителя, сведенного с ума первым же прикосновением, пароксизм желания, каковой разражался всплеском напоминающей молоко субстанции, сплошь замызганным которой тут же оказывалось все тело женщины.

Став свидетелем этих своеобразных любовных смычек — зрелище перекрещивающихся в ночи, дабы найти в пределах досягаемости женщину, фаллов, когда знаешь, сколь неотложно их желание и грубы реакции, а также и какие неверные шаги и срывы могут родиться из их слепоты, было исполнено томительной тревоги, — я не мог отвести от них глаз, словно сам вживе проходил через все их перипетии. Первые отсветы зари уже окрасили на горизонте небосклон, а я все еще пребывал под чарами увиденного. Фаллоиды, внезапно пробудившись от охватившего их оцепенения, один за другим отлепились от тел своих подруг и, словно под воздействием пружины, вернулись в вертикальное положение. Потом, слегка осев и как бы сгорбившись, вновь обрели былую коренастость и не сулящий беспокойств объем — из-за которого я поначалу и принял их за дома — своего обычного облика.

Освободившиеся женщины, сознавая, что избежали худшего и в очередной раз выпутались из переплета, сладострастно потягивались, обменивались пространными комментариями по поводу ночных перипетий и даже с облегчением заливались руладами звонкого, пронзительного смеха. Чтобы спуститься со своего балкона, все еще взволнованной оказанными ей знаками внимания счастливой избраннице достаточно было с помощью своих товарок — следовало бы сказать «помощниц», потому как они не давали спуску, походя отшивая приблудную головку, — соскользнуть по той самой лиане, по которой вчера она туда забиралась.