Девушка, переставшая говорить - Трюде Тейге

– Почему так?

– Этого я не знаю. Мне показалось – но утверждать этого я не могу, – что брат не очень хорошо справлялся с жизнью, и поэтому для Сиссель было лучше не общаться с ним.

53

«Вестник Румсдала», 24 октября 1991 года:

ЖИТЕЛИ ОНДАЛЬСНЕСА ПОТРЯСЕНЫ СЕМЕЙНОЙ ТРАГЕДИЕЙ

Вчера в 21:30 в полицию сообщили об убийстве и самоубийстве, которые потрясли местное население в Ондальснесе. Семейную пару обнаружили мертвой в одном из домов деревни. Подозревают убийство и самоубийство. О двоих малолетних детях, бывших на месте происшествия, позаботится Организация по охране детства. Полиция ведет расследование, но все указывает на то, что трагедия – результат семейного насилия со смертельным исходом, сообщил «Вестнику Румсдала» инспектор полиции Стейнар Хауген.

На часах было почти половина восьмого утра, на следующий день после встречи Кайсы с Ирис Хуле в Олесунне. Она поставила будильник на раннее утро, чтобы поработать, пока остальные домочадцы еще спят. Встреча с Ирис Хуле и разговор с приемной матерью Сиссель дали ей ценную информацию. Сиссель говорила на румсдальском диалекте, переехала из Молде в Олесунн в девяносто втором году, через год после смерти родителей. По дороге домой из Олесунна Кайса позвонила в «Вестник Румсдала» и спросила, есть ли статьи о семейных трагедиях в их местности за тот год, когда Сиссель с братом попали в детский приют в Молде. Теперь во входящих письмах лежала та самая статья, любезно предоставленная сотрудницей архива.

Кайса посмотрела на экран и сразу же поняла, что нашла дело о семье Сиссель. Свидетельницей чего была Сиссель, видела ли она, как отец избил мать до смерти и покончил с собой? Неудивительно, что она была «робкой и постоянно боялась», как сказала Бьёрг Готтен.

Кайса отыскала номер телефона полицейского, которого цитировали в этой статье. Сейчас Стейнар Хауген был уже на пенсии, но он помнил то дело.

– Это было ужасно, – сказал он. – Бедный ребенок.

– Вы не помните, имя одного ребенка, девочки, было не Сиссель?

– Нет, их имен я не помню, но их было двое, девочка и мальчик. У девочки был шрам на лице.

– Точно! Вы, возможно, знаете, откуда он появился?

– Нет, но могу предположить, если бы меня спросили, что он похож на довольно свежий след от ожога.

– Насилие?

– Отец был тираном. Но это выяснилось позже. Мы никогда не получали никаких заявлений о шуме или беспорядках, как часто бывает в таких делах. Но мы потом поговорили с людьми, оказалось, что вся улица была в курсе происходящего.

– И никто не забил тревогу.

– Увы. Многие испытывали угрызения совести после той трагедии. Помню свой разговор с одной соседкой. Она винила себя за то, что не сообщила в Организацию по охране детства. Но так часто бывает, мы боимся вмешиваться, боимся, что это будет неприятно. А в этом случае, думаю, соседка еще и боялась отца, у него был жуткий характер, а она – беспомощный инвалид в коляске.

– Происшествие охарактеризовали как семейную трагедию, что отец, вероятно, покончил с собой после того, как убил жену.

– Ну-у-у, – Стейнар Хауген замялся. Казалось, он не хочет говорить больше, и все же продолжил: – Ну, это было очень давно, думаю, не страшно, если я расскажу. – Снова повисла тишина в трубке, и он договорил: – Его зарезали. После того как он убил жену ударом по голове.

– Вы хотите сказать… что кто-то другой…

– Да.

– Но кто?

– Мы нашли отпечатки пальцев обоих детей на ноже. Вообще это было неважно, ведь они оба были слишком маленькие, чтобы нести наказание.

– Но что они сказали?

– Ничего.

– Сколько им было лет?

– М-м, девочке лет десять-одиннадцать. Мальчику семь-восемь, если я правильно помню.

– И кто-то из них заколол отца ножом.

– Это единственно возможное объяснение, поскольку никого другого в доме не было. У отца в крови было обнаружено достаточно высокое промилле. Его убили несколькими ударами ножа в живот.

– Как звали брата, как их фамилия?

– Боюсь, этого я не помню, слишком много прошло времени.

Кайса поблагодарила Хаугена за разговор и осталась сидеть, обдумывая свои записи. Кто из детей лишил отца жизни? Они сделали это вместе или это сделал один из них, а второй оказался достаточно находчивым и оставил свои отпечатки пальцев на ноже, чтобы никто не узнал, кто из них убил отца?

54

– Прочти это, – сказала Кайса, подтолкнув свой ноутбук на другую сторону стола, когда Карстен вошел на кухню.

Он сделал себе бутерброд и стал читать, пока ел.

– Ты знаком с этим делом? – спросила Кайса.

– Нет, а должен?

– Один из детей, упомянутых в статье, – это Сиссель.

– Что?

– Ее удочерили. Педер и Грета Воге не были ее биологическими родителями, – сказала она и пересказала ему свой разговор с полицейским на пенсии.

– Почему ты раньше об этом не сказала? – раздраженно спросил Карстен.

– Дорогой мой, у вас там целый отряд следователей, и я не знаю, что вы знаете, а что нет. К тому же я сама только что выяснила это.

Она не говорила с Карстеном после своего возвращения из Олесунна, он был в офисе и пришел уже после того, как она легла. И теперь она рассказала ему о встрече с Ирис Хуле и разговоре с Бьёрг Готтен.

– Она заявила на Педера Воге? – спросил Карстен.

– Нет, ее убедили не делать этого, все решили в своем кругу. – Кайса решительно подалась вперед. – Но у Сиссель был брат, с которым ее разлучили через год, проведенный в приюте в Молде.

– Интересно. А этой Ирис Хуле можно доверять, как считаешь?

– Да. Педер Воге был насильником, и он насиловал Сиссель. Я совершенно убеждена в этом.

Когда Карстен с детьми оказались за дверью, Кайса позвонила в детский приют в Молде и попала на любезного мужчину, сообщившего, что приют закрыли. «Бустад Горд» теперь стал отделением Организации по охране детства. Сам он работает там всего год и ничего не знает о приюте. Но он пообещал навести справки. Через полчаса он перезвонил и сообщил Кайсе имя женщины, которая руководила организацией, когда она была приютом.

Хильде Кьерсем ответила осторожным и вопросительным «алло». Кайса представилась и сообщила, по какому поводу звонит.

– Сиссель? – спросила она. – Нет… их было так много, некоторые жили в приюте совсем короткий период. Я проработала там двадцать пять лет. Дети все время приезжали и уезжали.

– У нее на лице был шрам в форме сердца, и она прожила в том приюте около года, с девяносто первого по девяносто второй.

– А, та с сердечком. Бедный ребенок.