Поцелуй обмана - Мэри Пирсон

– Ты все еще хромаешь.

Меня затопило теплой счастливой волной, ноги ослабели. Его голос прозвучал музыкой для моих ушей, его плечо коснулось моего. Я не поворачивалась к нему, только чувствовала, что он идет рядом, совсем близко.

– Так ты все же веруешь, – сказала я.

– Сегодня мне нужно было поговорить с богами, – ответил он, – Сакриста для этого подходит не хуже всякого другого места.

– Ты ходил, чтобы принести благодарность?

Он откашлялся.

– Нет, свой гнев.

– Ты настолько безрассуден, что осмеливаешься грозить кулаком богам?

– Сказано, что боги благоволят к тем, чей язык не лжив. А я как раз таков.

Я покосилась на него.

– Люди лгут каждый день. Особенно богам.

Он ухмыльнулся.

– Правдивее и не скажешь.

– И какому же богу ты молился?

– Разве это так важно? Разве не все они слышат нас?

Я пожала плечами.

– Капсий – бог обиженных.

– Тогда, должно быть, это он меня выслушал.

– Подозреваю, что теперь у него горят уши.

Рейф расхохотался, но я продолжала смотреть прямо перед собой. Не было никакого бога обиженных по имени Капсий. У богов вообще не было имен, только определения: Бог Творения, Бог Сострадания, Бог Избавления и Бог Познания. Рейф не был верующим. Он не знал даже основных положений Истинной веры Морригана. Неужели он прибыл из такого удаленного уголка страны, что там не было хоть маленькой Сакристы? Возможно, именно поэтому он и не хотел говорить о своих корнях. Видимо, ему было стыдно.

Энцо я заметил в толпе еще на подходе к Сакристе. Незаметно подобравшись, я ухватил его за локоть. Едва заметным наклоном головы я дал понять, что наш с ним маршрут немного меняется. Мне нужно было с ним поговорить.

Парня прошиб пот. Что ж, у него имелись веские основания для беспокойства.

Я отвел его на приличное расстояние от толпы, на тот случай, если дурень расхнычется, чего я ожидал. Когда дорога и идущие по ней скрылись из виду, я завел Энцо за угол кузницы и, приперев к стене, дал затрещину. Он сжал было кулаки, но, видно, раздумал защищаться и принялся жалобно скулить.

Я снова вжал его в стену так, что тот затрясся, продолжая причитать.

– Заткнись! Слушай и запоминай каждое мое слово, потому что в следующий раз, когда мы с тобой встретимся, один из нас лишится языка. Ты понимаешь, что тебе говорят?

Он торопливо закивал головой, бормоча, что да, понимает.

– Хорошо. Я рад, что мы понимаем друг друга. – Я наклонился к самому его лицу, я заговорил негромко и отчетливо, разделяя каждое слово. – Вчера утром я был на чердаке. Я слышал, как ты разговаривал с кем-то, и слышал, что ты объясняешь, как найти верхнюю тропу.

Я замолк, не сводя с него пристального тяжелого взгляда.

– А потом я расслышал звон монет.

Энцо в ужасе таращил на меня глаза.

– Я хочу, чтобы никогда больше с твоих губ не сорвалось ни единого слова о Лии. А если хоть одно словечко сорвется, даже случайно, я затолкаю каждую монетку из твоего жадного потного кулачка прямо тебе в глотку – перед тем, как отрезать тебе язык. Ты понял меня, Энцо?

Он снова закивал, плотно сжав губы на случай, если я вдруг решу прямо сейчас привести свою угрозу в исполнение.

– И этот разговор должен остаться между нами, ты понял?

И опять он яростно замотал головой.

– Молодец, – и я похлопал его по плечу.

Я ушел, оставив его сползать по стене. Отойдя на несколько ярдов, я обернулся.

– И вот еще, Энцо, что тебе полезно будет знать, – весело добавил я. – Нет места на этой земле, где бы ты мог спрятаться, если я захочу тебя найти. А теперь вытри нос и беги. Опоздаешь на молитву.

Он поднялся, еще дрожа.

– Ну! – цыкнул я грозным голосом.

Он вытер нос рукавом и дал стрекача, описав вокруг меня порядочную дугу. Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся.

Не осложняй положение.

Но я уже его осложнил, да так, что дальше некуда. Если бы мне хватило мужества сразу отказаться от женитьбы, принцессе тогда не пришлось бы спасаться бегством, ей тогда не приставили бы нож к горлу, она не прислуживала бы на постоялом дворе и не якшалась бы с гнусными сопляками вроде Энцо. Если бы действовал я, ей не пришлось бы этого делать, все было бы по-другому.

Не открывай ей, кто ты. Не осложняй положение Дальбрека и своих однополчан.

Если я останусь здесь на более долгий срок, все откроется. Рано или поздно, но мне придется скрыться. Свен оказался умнее и дальновиднее, чем я ожидал. Он знал, что все пойдет не так, – но откуда я мог знать, что Лия окажется совсем не такой, как я себе представлял?

Я почуял их задолго до того, как увидел.

Проникновение, так моя мать называла это – равновесие между мыслью и намерением, прокладывающими себе новые пути, находящими место, проникающими и вездесущими, вытесняющими воздух. Кончики пальцев при этом пощипывало, волоски на шее вставали дыбом, проникновение пронзало сердце, заставляя его учащенно биться, а с теми, кто был в этом искушен, оно разговаривало. Проникновение становилось особенно сильным, когда мысли и намерения были чуждыми, неправильными, неуместными – а могло ли быть что-то более неправильное и неуместное в Терравине, чем Гриз, Малик, Эбен и Финч.

Я осмотрел толпу поверх голов – голова Гриза возвышалась над остальными и была заметна издалека. Он низко надвинул капюшон, чтобы скрыть лицо. Это было оправдано: при виде его шрамов дети принимались визжать, а взрослые мужчины бледнели. Убедившись, что он тоже меня заметил, я стал выбираться из толпы и свернул в узкий проулок, уверенный, что он последует за мной.

Удалившись на безопасное расстояние, я обернулся.

– Вы повредились умом? Что вы здесь делаете?

– А сколько можно тянуть? Когда уже ты снесешь девчонке башку? – прорычал Финч.

– Вы пришли рано. К тому же, есть осложнения.

– Демоны с ними! – сказал Гриз. – Отрежешь ей голову нынче ночью, и в путь.

– Дайте мне это сделать! – вызвался Эбен.

Я послал ему угрожающий взгляд и обратился к Гризу.

– Я пока собираю сведения. Они могут оказаться полезными для Комизара.

Гриз прищурился, подозрительно искривил обезображенную шрамами бровь.

– Что за сведения?

– Дайте мне еще неделю. Работа будет сделана, и мы встретимся там и тогда, где я назначал. А до тех пор не показывайтесь здесь больше.