Татуированные души - Аврора Гитри

— Ну что ты делаешь? — спросила девочка, пока он наматывал ветхую ткань вокруг головы. — Для чего ты повязываешь ее? Дождя нет. Ты умрешь от жары!

«Я защищаюсь от обжигающих взглядов», — подумал он, не решаясь произнести это вслух.

— Сними ее, пожалуйста! Эта штука пугает меня! — сказала она, пятясь назад.

Человек в маске заколебался. Льом не лгала. Он узнал этот взгляд: она так же смотрела на него, когда встречала на лестнице. С любопытством и ужасом.

Он вздохнул, медленно стянул ткань и повесил ее на место.

Теперь, когда девочке стало лучше, он совсем потерял способность спорить с ней.

— Хорошо, пошли.

Человек направился к выходу, девочка семенила за ним. Развязывая веревку, прикреплявшую стул к двери и чувствуя за спиной ее маленькую, притаившуюся в его тени фигурку, он начал раскаиваться в своем решении. Не надо было соглашаться на эту прогулку. Она убежит, исчезнет, к ней вернется ее проклятие, а к нему — его. Как хорошо им было здесь, дома. В его убогой комнате. Она даже стала лучше дышать. Она уже не задыхалась, исходя пеной, словно бешеная собака. Как же он согласился на то, чтобы между ними встали улицы, город? Ведь для защиты было достаточно просто стула.

— Ну, все там?

Она нетерпеливо подпрыгивала за ним. Ветер поднялся и требовал пространства для движения. Льом.

Человек решительно открыл дверь. Теплый влажный ветерок встретил их у порога. Против его ожиданий, девочка не двигалась с места. Она собиралась выйти из дома вслед за ним. Заметив с некоторым облегчением, что она оробела точно так же, как и он, человек прошел вперед и немного отодвинулся, чтобы пропустить ее. Девочка просунула голову в проем двери и только потом переступила порог. Она осмотрелась, как зверек, который принюхивается, определяя, нет ли поблизости опасности. Человек в маске молча запер дверь и начал подниматься вверх по лестнице. Несколько певучих капель, просочившихся сквозь прохудившуюся крышу, пролетели мимо него. Уставшие от крайней нищеты деревянные ступени скрипели и прогибались под ногами, угрожая рассыпаться. Он заметил, что последняя просто обвалилась. Обернувшись, человек увидел, что потерял свою тень, что девочка не идет за ним. Быть может, пока он поднимался, она бросилась бежать на улицу?

Она стояла у двери в его квартиру, прижавшись к стене. Как восковая статуя.

— Ты идешь?

Тоном и взглядом он приглашал ее подняться по лестнице. По этой лестнице Льом когда-то карабкалась вверх, цепляясь за перила, она помнила неровности каждой ступеньки, поскольку прочувствовала их все своим телом. Девочка робко двинулась вперед, не сводя глаз с деревянной маски, с высокой худой оборванной фигуры, которая протягивала ей руку. Слишком короткая рубашка Льом при каждом шаге приоткрывала ее ноги, покрытые начинавшими затягиваться припухшими ранками.

Когда девочка подошла к человеку в маске, она опустила голову и глубоко вздохнула. Затем толкнула дверь локтем. У жестяной створки не было замка. И даже ручки. Только зияющее отверстие, похожее на окошко с видом на ее горе.

Человек медленно последовал за ней и остановился на пороге.

Он был готов столкнуться с нищетой, но действительность превзошла его ожидания. Любой вошедший сюда немедленно развернулся бы и убежал, боясь упасть в эту бездну. Единственными предметами обстановки являлись раковина, распоротый матрас и металлический столик, явно украденный из какого-то уличного кафе. На полу валялись пластиковые пакеты, «трупы» шприцев, грязные ложки и обгорелые спички. Всюду виднелись окурки. В ногах матраса лежала куча тряпок, укрытая от сырости пластиковым мешком. Девочка опустилась на колени и дрожащей рукой вытащила из горы лохмотьев дырявые шорты, явно прогрызенные крысами. Как она могла здесь жить? Дышать в комнате было невозможно. Тут царили испарения грязного, потного тела, смешанные с агрессивным запахом сначала нагретого, а потом остывшего порошка. Тут царил дух агонии.

— Надевай, и пошли отсюда! — сказал человек в маске, пытаясь унять переворачивающую внутренности тошноту.

— Я тоже в ужасе, — извиняющимся тоном пробормотала девочка, не поднимая головы.

Она не решалась посмотреть на своего гостя. Теперь, когда у Льом открылись глаза, когда кровь опять побежала по ее жилам, она испытывала стыд. Она потеряла иммунитет, который давали наркотики. Она снова сделалась уязвимой. Надевая шорты, девочка увидела грязь, запустение, почувствовала появившийся во рту кислый вкус. Шорты прилипали к телу.

— Ну пошли скорей, — снова повторил человек в маске.

Он торопил ее. Не надо было приводить ее сюда. Теперь он сердился на самого себя. Он переминался с ноги на ногу, он боялся, что если будет стоять неподвижно, то его утянет в пропасть.

Одевшись, девочка вышла из дверей, шаркая шлепками. Быть может, она вспомнила о белом платье, о своих ночных путешествиях в темные края на жалком матрасе, превратившемся в корабль? Она подошла к нему, взяла за руку и повела прочь из своего ада.

Октябрь 1984 года

Я вернулся с рынка и выкладывал овощи, когда услышал, как хлопнула входная дверь. Господин Джонс снимает ботинки, облегченно вздыхая потому, что наступили наконец выходные. Потом кладет ключи на буфет и идет в гостиную.

Я роюсь в сумке, отыскивая лимоны. Я приготовлю ему лимонад и положу туда побольше сахара, чтобы поднять ему настроение.

— Добрый вечер, Пхон, — неторопливо говорит Джонс и садится на диван.

— Добрый вечер, сударь.

Я достаю из холодильника три кубика льда, кладу их на дно стакана и энергично перемешиваю. Кусочки желтой мякоти танцуют на поверхности лимонада в том же ритме, что и кристаллы сахара. Я вынимаю ложку из стакана и пробую то, что сделал. Отлично.

— Я вам приготовил лимонад, — говорю я и ставлю перед Джонсом стакан.

— Очень хорошо. Спасибо, Пхон, — отвечает он, берет стакан и немедленно подносит его к губам.

Я не сразу ухожу на кухню. Я стою перед ним, опустив голову, и украдкой смотрю, проверяя, по вкусу ли ему напиток. Он пьет, прикрыв глаза. Это хороший знак. Я незаметно улыбаюсь, как колдун, удовлетворенный тем, что невинная жертва проглотила его волшебное зелье, и поворачиваюсь, чтобы вернуться в свое убежище.

— Подожди минуточку.

Его тон изменился. Стал суровым. Таким же, как в тот день, когда он обнаружил, что я разбил один из шести хрустальных бокалов, вытирая с них пыль. Я не решился ему признаться, надеясь, что он ничего не заметит. Но два месяца спустя он пригласил на ужин коллег по работе. Как раз шестерых.

— Я встретил госпожу Мартен, — говорит он, ставя стакан на низкий столик.

Ну и что же эта гадина ему сказала?

Джонс складывает руки на коленях. Я уже видел эту позу, и она не предвещает ничего хорошего.