Византийская астрология. Наука между православием и магией - Пол Магдалино

что Мануил справедливо ослепил Склира Сифа и Михаила Сикидита, которые утверждали, что занимаются астрологией, тогда как на самом деле они практиковали магию[522]. Первый, возможно, был сыном или внуком Симеона Сифа, а второго следует отождествить с Михаилом Гликой, о котором речь еще пойдет ниже. Позднее, в рассказе о восстании Алексея Враны против Исаака II Ангела (1187 г.), Хониат сообщает, что среди сторонников Враны, погибших вместе с ним, был некий Константин Стифат, который управлял Анхиалом и «который был самым известным из тогдашних астрологов»[523]. Его деятельность началась, несомненно, еще при Мануиле; возможно, то же самое касается и «звездочета» (ἀστροθεάμων) Алексея Контостефана, которого одна из партий провозгласила императором в 1195 г.[524] Наконец, сюда, возможно, следует добавить чиновника Илию Вурцу, который стал спешно справляться по бронтологию во время страшного удара грома в 1156 г.[525]

Кроме Хониата, в многочисленных текстах XII в. очень мало конкретных упоминаний нашей темы. Астрологические тексты содержат только одно имя — Иоанна Каматира, автора посвященной Мануилу дидактической поэмы, которую мы рассмотрим ниже. Уже упоминавшаяся нами рукопись Vat. gr. 1056, важный сборник астрологических текстов, свидетельствует о работе, по крайней мере, одного астролога в период с 1106 по 1181 г., причем такого, который был отлично знаком с арабской наукой[526]. Но он остается безымянным, как и автор двух гороскопов 1153 и 1162 гг., сохранившихся в рукописях Neap. II С 33 и Seldenianus 16: их составил неизвестный автор, использовавший таблицы «Алима» (аль-Алама), по заказу некоего Иоанна Синадина[527].

Мануил I и астрология. По мнению Хониата, сами астрологи заслуживают критики меньше, чем те, кто прислушивается к их мнению, полагаясь на благотворное воздействие звезд, а не на божественное Провидение. Он не жалеет слов, чтобы разоблачить явное заблуждение этого нечестивого суе-верия. Мануил, пишет он, ожидал благоприятного соединения светил для начала войны — поэтому командующий флотом, отправившийся в подходящий момент против сицилийских кораблей, потерпел страшное поражение[528], тогда как военачальник, ослушавшийся приказа отложить битву на следующий, более благоприятный день, одержал полнуюпобеду над венграми[529]. В момент рождения своего сына Алексея в 1169 г. Мануил, по словам Хониата, обращал больше внимание на своего астролога, чем на роженицу; затем, как только искусство (τέχνη) астрологов удостоверило всех в благополучии новорожденного, наследника своего отца и баловня судьбы, присутствующие начали возносить Богу благодарственные песнопения[530]. Ирония этого рассказа никак не могла ускользнуть от читателей Хониата, которые знали о трагическом конце юного Алексея II Комнина, убитого в 1183 г., когда ему еще даже не исполнилось пятнадцать лет.

Наконец, на смертном одре, вместо того, чтобы принять меры для передачи престола своему несовершеннолетнему сыну, Мануил предпочел слушать астрологов, которые пообещали ему отсрочку в четырнадцать лет, полную побед и любовных утех. Впрочем, они предвидели нарушение естественного порядка вещей, так что император и его родственники искали пещеры и другие убежища, чтобы укрыться от возможных бурь[531].

Очевидно, что для Хониата, который считал Божьим наказанием завоевание Константинополя рыцарями IV Крес-тового похода, астрология была одним из грехов, вызвавших гнев Бога на византийцев. Как историк своего времени, он прежде всего искал, как объяснить провал осторожной политики Мануила Комнина и крах все еще могущественной державы, которой тот правил. Поэтому можно заподозрить Хониата в том, что он преувеличивает роль астрологии в решениях Мануила. Тот, очевидно, был не первым византийским императором, который избрал время битвы согласно предписаниям καταρχαὶ πολέμου и составил гороскоп для своего сына. Вполне вероятно, что и другие монархи советовались с астрологами по поводу продолжительности своей жизни и что те всегда были склонны давать оптимистичныйответ. Если бы у нас были лишь свидетельства Хониата, то было бы заманчиво сделать вывод, что Мануил не был исключением.

Но имеются и другие указания на то, что Мануил проявлял необычайный интерес к астрологии. Действительно, увлечение медициной, о котором говорят самые симпатизирующие ему авторы[532], свидетельствует о его научных любознательности и вере касательно действий природы. Имя Мануила Комнина и упоминания о его дворе неоднократно приводятся в связи с рецепцией других оккультных наук на латинском Западе[533]. Кроме того, поэт, известный под именем «Манганского Продрома», в своей похвале императору, касательно астрологии делает положительные намеки, которым нет равных в византийской риторике[534].

Иоанн Каматир. Более того, именно Мануилу посвятил свое «Введение в астрологию» Иоанн Каматир. Этот текст существует в двух редакциях: краткой, в 1354 двенадцатисложников[535], и пространной, в 4146 пятнадцатисложников, или политических стихов (πολιτικοὶ στίχοι)[536]. Пространная версия озаглавлена следующим образом:

«Введение в стихах в область астрономии философа Иоанна Каматира для императора Мануила Комнина, о двенадцати знаках Зодиака, о планетах, о неподвижных звездах, о деканах, о пределах (ὅρια), о фигурах, о счастье и несчастье, о рождениях, о гороскопе, о сроках жизни, о землетрясении, о громе, о молнии, о климатах, об аспектах, о кометах и многие другие подробности».

Данная книга по большей части представляет собой изложение классической астрологии, где обобщены работы Птолемея, Гефестиона и Максима Византийского, учителя Юлиана Отступника. Все, что касается подлунной сферы, т. е. метеорологических (включая кометы) и сейсмических явлений, взято из трактата De ostentis Иоанна Лида. Здесь имеется также глава об астролябии (2153–2248), основным источником для которой стал, по-видимому, Иоанн Филопон[537], и автор цитирует также некоего Стефана (2866). Каматир не полностью игнорирует и арабскую науку, так как наряду со таблицами Птолемея он упоминает мусульманские таблицы (3897–3898). Он часто актуализирует свои источники, используя элементы народного языка, упоминая современный ему народ куманов (1142) и обозначая царя персов титулом «султан», который действительно носили сельджукские правители (1313, 3224, 3304). Иногда он делает намеки на современных ему персонажей. Так, девушка, родившаяся на стыке знаков Стрельца и Козерога, будет «неудержимой курвой, как Кристаллиница»[538]; мужчина, родившийся под третьим деканом Козерога, будет «причинять страшные обиды, как вестарх»[539]; в пятом климате Земли встречаются, среди других областей, «Македония и город папирусников, из которого вышел Лев вместе с македонянами»[540]. Автор излагает свою теорию астральных влияний очень прагматично, без двусмысленностей и экивоков, но, как человек Средневековья, не преминул добавить несколько строк с ее богословским оправданием. Он описывает эффекты отношений между планетами и Зодиаком так:

«как Бог всевышний повелел, Творец всего на свете,

чтоб