Византийская астрология. Наука между православием и магией - Пол Магдалино

«в другом месте», что неподвижные звезды больше Земли[474]; 2) трактата по физике, где он упоминает о солнечном затмении, которое он наблюдал в Египте «в царствование Комнина», то есть в 1058 г.[475]; кроме того, автор фрагмента о неподвижных звездах ссылается на «египетские писания», с которыми он консультировался. Упоминание о данном затмении также ценно: оно показывает нам, что Сиф уже в 1058 г. был в том возрасте, чтобы интересоваться астрономией. Вполне вероятно, что он находился в Египте как член посольства, отправленного императоромМихаилом VI (1056–1057) ко двору Фатимидов[476]. В любом случае, следует предполагать, что он родился не позднее 1040 г.

Итак, Сиф более или менее был современником Елевферия Зевилина, астролога, который в одном тексте, датированном 18 декабря 1079 г., привел в качестве примера гороскоп на свое собственное рождение 12 августа 1040 г.[477] Этот Зевилин, которого не следует путать с Елевферием Илийским[478], должен быть идентичен Елевферию «Алексиады», хотя он назван там египтянином: прозвище Зевилин может указывать на его происхождение из Зевилы (или Гавалы), прибрежного города в Северной Сирии[479]. Вместо того, чтобы постулировать существование двух восточных астрологов-современников с одинаковым необычным именем, можно предположить, что либо Анна Комнина совершила ошибку, либо что Зевилин провел свою юность в Египте или происходил из арабской семьи, связанной с Фатимидским халифатом, власть которого в XI в. распространилась на все побережье Сирии к югу от Гавалы.

Что касается другого египтянина, из Александрии, то пассаж Анны Комнины может намекать на то, что речь идет о Симеоне Сифе[480]. Такая идентификация привлекательна тем, что у Сифа был дом в Редесте, месте ссылки александрийца[481], и что он знал не только египетских астрономов, но и пищевые практики этой страны[482]. Тем не менее, когда он говорит о затмении, то описывает себя как пришельца (παραγεγονώς) в Египте. Кроме того, есть текст, упомина-ющий о больших умениях астролога по имени Феодор Александриец, который специализировался на предсказании итоговскачек на Ипподроме[483]. Он предсказывал эти результаты настолько хорошо, что его заподозрили в магии, хотя на самом деле он просто умело использовал генетлиалогический метод. Его имя и упоминание о магии наводят на мысли об александрийце из «Алексиады». Хотя приведенный пример относится к 1132 г., это не исключает идентичности этих персонажей: с одной стороны, возможно, что александриец пережил Алексея на четырнадцать лет и вернулся в Константинополь; с другой стороны, не сказано, что этот инцидент произошел при жизни александрийца, который в любом случае упоминается как умерший (ἐκεῖνος) на момент составления текста. Его автором, очевидно, был более молодой астролог, современник Анны Комнины, если не Мануила I.

Таким образом, исследование просопографии астрологического отступления «Алексиады» выявило устойчивую преемственность астрологической науки в Константинополе во времена Пселла и Анны Комнины, связывающую тех астрологов, с которыми Михаил V советовался в 1042 г., с теми, кем окружил себя Мануил Комнин после своего воцарения, столетие спустя. Если оставаться в рамках первой половины этого периода, то, хотя мы и не знаем времени жизни Феодора Александрийца, кажется несомненным, что Сиф и Зевилин достигли зрелости между 1055 и 1065 гг., когда Пселл находился на пике своего влияния в качестве «ипата философов»; возможно, они учились у него или у его ученика Иоанна Итала. Несомненно, что, по крайней мере, Сиф принадлежал вместе с Пселлом и Италом к кругу придворных интеллектуалов Михаила VII Дуки (1071–1078), которые занимались обучением юного императора[484]. В этот круг входили также Михаил Атталиат, посвятивший ему свое сокращение законов[485], и Иоанн Ксифилин, племянник одноименного патриарха, который написал для него эпитому «Истории» Диона Кассия[486]. Атталиат, несомненно, имеет в виду Сифа и Зевилина, когда упоминает «астрономов», с которыми Михаил VII советовался в 1078 г.[487]: если обстоятельства и вынудили его с презрением отзываться об этом свергнутом императоре и его бесполезных совещаниях, то отсюда нельзя делать вывод, что он презирал астрологов и их науку. Так, он отмечает, что Лев Торник начал свое восстание 14 сентября 1047 г. при соединении Сатурна с Юпитером[488], а в описи основанного им монастыря упоминаются книги, купленные у Симеона Сифа, что предполагает их дружеские отношения[489]. Его сообщение о землетрясении 1063 г. и размышления о причинах таких явлений[490] позволяют предположить, что он участвовал в дискуссиях о метеорологии перед Михаилом VII — дискуссиях, следы которых можно найти не только в трудах Сифа и Пселла[491], но и в «Советах» их чуть менее эрудированного современника, бывшего военачальника Кекавмена[492].

В любом случае, Сиф и Зевилин были не единственными, кто в то время занимался в Византии астрономией. Был некий Тельмусий, с которым Сиф советовался по поводу прецессии равноденствий[493]. Согласно надписи на единственной сохранившейся византийской астролябии, она была сделана в 1062 г. Сергием Персом, протоспафарием и ипатом[494]. Фрагмент текста, содержащий гороскоп на 1065 г., приписывается некоему Феодосию[495]. Напомним, что Феодосий — это имя того ученика, которому «Стефан, философ персидский», возможно, также живший в XI в., адресует свою апологию астрологии[496]. Неизвестно, кому принадлежит учебник астрономии, который сохранился в рукописи Par. gr. 2425 и автор которого, судя по датировкам наблюдений, жил в Константинополе с 1061 по 1072 г.[497] Наконец, укажем, что схолия в рукописи Vat. gr. 1594, дающая астрономические значения для 1032 г., свидетельствует о работе в это время византийского астронома, который использовал таблицы, составленные в 985 г. арабом аль-Джаламом; точнее, он использует византийскую адаптацию этих таблиц, которая вычисляет движение звезд согласно их расположению при сотворении мира в 5508/9 г. до н. э.[498] Возникает вопрос, не были ли интересыанонимного автора как-то связаны с 1032 г.: не было ли на рубеже тысячелетия Страстей Христовых, которое для византийцев приходилось на время между 1025 и 1031 гг.[499], но которое на Западе ждали в 1033 г., желания проверить, возвращаются ли небесные тела в свои первоначальные точки?

Эти данные, разрозненные, но обширные по сравнению с более ранним периодом, позволяют определить некоторые специфические черты астрономическо-астрологической на-уки в Византии XI в. Можно отметить довольно значительную концентрацию такой активности в 1060–1080-х гг., в период, соответствующий расцвету «правительства философов» и поддерживавших его исследованиям, особенно в области философии и юриспруденции[500]: в астрологии, как и в других областях, то интеллектуальное богатство, которое Анна Комнина приписывает правлению своего отца, — это всего лишь урожай уже вызревшей культуры. Для астрологов XI в. следует отметить еще две особенности.