Зримая тьма - Уильям Голдинг

Сам Джерри вымылся на удивление тщательно. Когда он не только побрился, но и оделся, Софи села на стул, он — на неприбранную кровать, и они посмотрели друг на друга поверх кофейных кружек. Он был заметно выше ее, но с хрупким и как бы расхлябанным телом. Его голова и лицо при свете дня были… привлекательны — не то слово; красивы — тоже не годится. В общем, в слове ли дело? Ритм — и словно увидев в ее голове, позади отражателей, это слово, Джерри начал монотонно насвистывать: намек на мелодию и постук пальца по кружке. Ритм был для него всем, потому-то…

— Джерри, я безработная.

— Выгнали?

— Сама ушла. Надоело.

Простенькая мелодия оборвалась, сменившись звонким удивленным свистом. Над головой вспыхнула короткая перепалка, пару раз грохнуло, и вернулась относительная тишина.

— Соседи у меня — прелесть! Погоди-ка.

Джерри отставил кофе, достал кассетный магнитофон и включил его. Воздух вздрогнул. Он с облегчением поймал ритм, покачивая головой с закрытыми глазами, поджав сочные губы — губы, которые будут… будут избегать этого слова из шести букв, которым она сама никогда не пользовалась, так что все не сведется к одному только совокуплению, как у уток, правда?

— А с какой это птицей ты вчера развлекался?

— Не с птицей, лапочка. Со знакомым парнем.

Его глаза раскрылись шире — большие, темные, — и лицо вокруг глаз улыбнулось. Какая девушка устоит перед этой улыбкой, глазами, темными волосами торчком?

— Правда?

— Вечерок был что надо.

— И все?

— Слово офицера и джентльмена.

— Так значит?..

— Вот именно. Показать офицерский патент? Раз ты его получил, он остается у тебя даже после отставки. Младший лейтенант. Представляешь, Ольстер, и в тебя стреляют! Паф!

— В тебя стреляли? Правда?

— Ну, стреляли бы, если бы я остался.

— Мне хочется увидеть тебя в форме.

Он потянул ее на кровать и обнял. Она обняла его в ответ и поцеловала. Его прикосновения стали более интимными.

— Не сейчас, Джерри. Слишком рано. Потом я не смогу ничего делать.

— А потом и не надо будет ничего делать. Пока там не откроется.

Но все-таки он убрал руки.

— Послушай, лапочка. Тебе надо будет написать заявление о пособии. Знаешь, я даже не думал, что ты всерьез воспримешь наше знакомство.

Она влюбленно посмотрела на него, осознав то, что объединяло их с самой первой секунды: полное принятие друг друга такими, какие они есть, или такими, какими они видят друг друга.

— Давай не будем никому говорить, что живем вместе.

— А! Так мы живем вместе, да?

— Математический расчет. Так дешевле.

— И ты всегда сможешь подрабатывать на стороне.

— М-м?

— Красный фонарь в окне.

— Слишком похоже на работу. Я… ну ладно. А ты?

— Мошенничаем помаленьку. Знаешь каких-нибудь богатых старух?

— Нет.

— Раньше их навалом было. Мы как раз вчера вечером об этом толковали. В наши дни остались только бедные старухи. Куда податься молодому офицеру? Некуда, лапочка. Либо пособие, либо пиф-паф!

— Пиф-паф?

— В наемники. Сделают по меньшей мере капитаном, если представить доказательства, что был офицером гвардии этого самого величества. Кучу бабок отвалят.

— Да, тебе хорошо…

— Бог ты мой! Хорошо? Пока не ранят или в плен не возьмут. Было время, когда не ранили и в плен не захватывали. Негритосы имели понятие, кто есть кто. А теперь подстрелят, как последнего ублюдка. Кроме того, у меня есть виды, что-то вроде… Нет, я тебе не скажу, ты ведь, лапочка, небось, болтушка.

Она взяла его за руки и встряхнула.

— Никаких секретов!

— Хочешь от меня избавиться? Тебе без моего пособия не прожить, как и мне — без твоего.

Сотрясаясь от смеха, она рухнула ему на грудь. Изо рта вырвалось:

— Слава Богу, больше мне не нужно притворяться!

Следующие пару дней, посещая биржу труда и пытаясь приспособить квартиру Джерри для совместной жизни, Софи думала о нем, пока его не было рядом. Нет, разумеется, они не пользовались, не должны были пользоваться этим словом из шести букв, при всем его великолепии, но все равно, когда ты молода и говоришь себе, как много в мире чепухи, ты не можешь не задумываться время от времени о том, что с тобой происходит, и не спрашивать у себя: «То ли это?» Ты изучаешь любопытный факт, что этот близнец, новооткрытый близнец, может приводить в бешенство, но не надоедает. Были мгновения, когда на них находило веселье и они валились друг на друга, обнимаясь, хохоча и не нуждаясь в словах; и еще те мгновения, когда улыбка вокруг его больших глаз или упавшая на лоб прядь могли обернуться сладостью в животе — о, каким Джерри был сладким!

И когда она стояла перед окошком, за которым скрывался безликий слуга безработного люда, ее душа сказала вслух: «Какой сладкий!» — только для того, чтобы провалиться вниз, пока лицо вспыхивает изумленной улыбкой и тут же наливается румянцем. Более того, — думала она, передавая заполненный бланк, — более того, я знаю, что он не работает, потому что не может работать, это не для него. Разве может ребенок работать? Вот сейчас у него есть я и мое тело, а он все равно ждет, сам того не понимая, коробку кубиков или железную дорогу…

На четвертую ночь Джерри рассказал ей о своем друге Билле.

— Прикольный тип. В него как-то раз стреляли. Подстрелили его командира, тогда он вылез и уложил полдюжины.

— Он правда стрелял в людей?

— Да, и его за это вышвырнули! Подумать только! На кой черт тогда нужны солдаты?

— Не очень тебя понимаю.

— Он сказал, что это было круто. Обалденно. А что, логично, правда? Все эти миллионы людей — их бы не прикончили, если бы это не было естественно. Господи. Черт, я не шучу!

— Ты не… ну да, да.

— Все это чертовски глупо.

— А этот твой приятель, Билл…

— Знаешь, он парень недалекий. Но солдатам и не нужны мозги, верно? Во всех иных отношениях он, я бы сказал, исключителен. Под конец он служил рядовым в Челси. А его взяли и вышвырнули!

— За что?

— Разве я не объяснил? Понимаешь, ему нравится убивать. Он получает от этого удовольствие. Дитя природы. Ему сказали, чтобы он поумерил свой пыл. Говорит: «Они все ждали, что я на хер разрыдаюсь». Прошу прощения.

— Он выражается как дядя Джим. Твой Билл — австралиец?

— Британец до мозга костей.

— Было бы забавно с ним познакомиться.