Арена - Никки Каллен

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 144
Перейти на страницу:

— Не трогайте его, не трогайте! — кричала она, размазывая по лицу грязь и кровь.

Дэнми оттолкнул девочку и отца Спинелло, шагнул в толпу — кто тронет, но толпа мальчишек расступилась перед ним. Он плюнул и ушёл в улицы.

— Гордец, — прошептал отец Спинелло.

— Дьявол, — кинул кто-то Дэнми в спину из мальчишек…

Была глубокая ночь, когда маленькая Анна проснулась в своей маленькой постели; она спала в комнате с одной молоденькой монахиней, сестрой Лючией, которая называла её сестрёнкой, заплетала косички по утрам, на ночь рассказывала кровавые истории про святых, как сказки. В высокое окно смотрела полная луна, такая огромная, будто что-то случилось в космосе и она вот-вот упадёт на Землю. Какой-то далёкий голос звал девочку, сладкий, манящий, ласковый: «Анна, Анна», — словно покойная мама или будущий возлюбленный. Девочка слезла с кровати на пол, не почувствовав его холода. Очарованная, словно дудочкой, она шла на голос. Голос, лунный свет и тихий смех, шёпот, шорохи привели её по длинным галереям старинного здания, в котором расположился приют, по земле и каменным плитам в церковь. Она поднялась по ступенькам, вошла в сияющий свечами зал.

— Кто здесь? — прошептала, проснулась, поняла, что озябла, что босая, полуголая; где она?

Из темноты колонн появился Дэнми, схватил Анну за тело, зажал рог тёплой, пахнущей неведомыми травами ладонью. Ей в ухо он прошептал её судьбу, и она увидела его улыбку — красивую, красную, похотливую, страшную, упала во мрак его бездонно-чёрно-синих глаз и разбилась…

Сестра Лючия проснулась, будто от крика. Келья была вся в луне — как затопленная. Но никто не кричал. Девушка поднялась на кровати, увидела, что постель Анны пуста. Ею овладел ужас, необъяснимый, как вещие сны. Она оделась, зажгла лампу, постучалась к настоятельнице. Обе отправились искать девочку — два призрака в белых ночных одеяниях; пришло раннее утро, и на ногах и в поисках пребывали уже весь приют и монастырь. Разыскал Анну Эргино: дико закричал, в панике налетел на отца Спинелло, запутался в складках его сутаны, на испуганные вопросы только указал пальцем в сторону. За кустами шиповника и клочьями тумана, в канаве, в грязи лежала Анна, маленькая девочка. Она была мертва, в крови и без одежды.

Анну похоронили на старинном монастырском кладбище. Пошёл первый в году дождь — тёплый, ласковый, вечерний ливень. Дети бегали по лужам, смеялись и брызгались, забыв про печаль, дети вообще легко забывают грустное; перед сном монахиням пришлось всех помыть горячей водой и переодеть в сухое, перестирать и повесить сушить то, что промокло. Сестра Лукреция, выйдя на галерею повесить очередную корзину белья, услышала, как на другом её конце поёт Дэнми. Шум дождя был как оркестр — подыгрывал импровизацией его дивному голосу.

— Как чудесно, — сказала она, прижала руку к сердцу, молодому, бьющемуся, словно от любви. Отец Спинелло, стоявший рядом, у перил, задумчиво смотрел на дождь, качал головой. Ему не нравился Дэнми.

Дождь шёл всю ночь. К утру он закончился, и утро было ясным, солнечным, с безумно голубым небом над городом — словно кто-то отдал в приступе щедрости все свои краски — на раз, весь жизненный запас. Дети сажали цветы в саду, рыхлили землю. Сестра Лукреция нашла среди них по блеску волос Дэнми и увидела, что он выкапывает слепых дождевых червей и давит их каблуками.

— Зачем ты это делаешь, Дэнми?! — воскликнула она, всплеснула руками, расстроилась на весь день. — Они же живые, как и ты…

Дэнми промолчал, а через полчаса принёс ей на галерею, где она шила, горсть червей. «Да, Дэнми?» — кинул на колени. Сестра Лукреция завизжала.

— Вы же их любите, — сказал Дэнми…

В мае, когда на небо высыпала тысяча звёзд — и по ночам они сверкали так ярко, что в кабаках пели песню о том, что это души погибших-моряков, и не надо было свечей, — в город пришли цыгане. Они разбили свои шатры на одной из площадей, вокруг фонтана, но городские власти с площади их выгнали, и те устроились недалеко за городом, так, что слышны с городских стен их гортанные разговоры, и все беспризорные и не очень мальчишки дневали и ночевали там, в таборе. Из приютских осмелились пойти к цыганам только Эргино и Дэнми. Молодая цыганка, в цветастых юбках и в ожерелье из золотых монет, схватила Эргино за руку: «тебе погадать, мальчик мой?»

— Попробуй! — крикнул Эргино в шуме и песнях.

Цыганка раскрыла его ладонь, провела по ней длинным красным ногтем и нахмурилась.

— Ты скоро умрёшь, — сказала она.

Эргино выхватил руку и не поверил. Цыганка повернулась к Дэнми и ахнула.

— Какой красавчик! — воскликнула. — Посмотрите все: какой красавчик!

Она обхватила его лицо смуглыми руками, словно пыталась прочесть его судьбу по линиям губ и лба, цыгане окружили их и тоже шумно завосхищались мальчиком.

— Ну-ка, а что у тебя на руке? — цыганка взглянула и долго-долго молчала, вглядываясь. — Я ничего не вижу, кроме звёзд.

Эргино прибежал в приют с криком, что Дэнми украли и увезли с собой цыгане. Ему никто не верил, но Дэнми не вернулся в приют ни в тот день, ни на следующий. Он вернулся только в середине лета, загорелый, в чужеземной одежде, с рассказами о других городах и чужой стране, с ним были ростки красных махровых роз, которых не было в цветнике монастыря. Их посадили, но они не расцвели, не прижились, погибли, ничего не выросло из того, к чему прикасался Дэнми.

Лето было прекрасным, чудесным, золотым. Дэнми и пара мальчишек несколько раз сбегали из приюта. Однажды он ушёл с бродячим певцом и фокусником, потом они с Эргино жили в старинных развалинах за городом. На пропитание они зарабатывали милостыней, пением или просто воровали; купались в реке, лежали в траве, смотрели в небо и разговаривали. Эргино рассказал, что не знает своих родителей, что его подбросили монашкам в младенчестве: он лежал в большой корзине у ворот монастыря.

— Жалко, — говорил Эргино, — я бы так хотел иметь мать. Интересно, какая она? А ей сейчас жалко? Думает ли она обо мне, помнит? А ты откуда взялся?

Дэнми долго смотрел в синее небо, на бегущие, рвущиеся, как бумага, облака, солнечные лучи путались в его ресницах, будто мотыльки в паутине, и не попадали в глаза; он жевал травинку и молчал.

— Не знаю, — наконец сказал он, — я ничего не помню, совсем ничего…

— Монахини говорят, что ты упал с неба, — болтал Эргино, — а где ты так выучился петь? У меня всегда аж сердце разрывается, вот тут, — он клал руку на грудь, — слышишь, как стучит? А когда ты поёшь, я думаю: где же моя мама? Почему она не слышит, как ты поешь. Тогда бы она сразу пожалела и пришла бы за мной…

Дэнми тоже клал руку на грудь, туда, куда показывал Эргино, но ничего не чувствовал: его сердце молчало.

К сбору плодов они вернулись в монастырский приют. У монастыря был роскошный яблочный сад который славился на всю округу. Яблок созрело много: жёлтые, красные, разноцветные, сочные, спелые они чуть не падали на головы, под яблонями небезопасно было ходить. Эргино и Дэнми собирали их в паре: вместе стояли на лестницах, вместе таскали корзины сестре Лукреции, своему счетоводу, и яблоки разрешалось есть.

1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 144
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?