Времена года - Мила Лейт

– Они так прекрасны!

– Как и вы, мадам! – И в тоне продавца не было и тени неискренности.

Она так и шла до самого дома, обнимая двумя руками свои душистые пакеты, вдыхая их запах вперемешку с утренним воздухом и улыбаясь, сама не понимая – чему.

Итак, они всё-таки остались в Париже.

Порой Марте казалось, что этот выбор был очевидным с самого начала; порой – что решение явилось совсем не простым. В Москве, куда она тогда сбежала в надежде вернуть душевное равновесие, зажив прежней, привычной жизнью, ей, как и Мише, оказалось не по себе. Уклад, который издалека представлялся умиротворяющим, как любящие материнские объятия, на поверку успел стать чуждым им обоим.

И всё же она колебалась. Кто ждал её в Париже? Не было больше мужчины, готового предложить им свой дом и свою поддержку. Да, у неё была работа, но далеко не такая, чтобы вести столь же комфортную, безбедную жизнь, которая у них была, пока они жили с Марком. Ей предстояло найти подходящее жильё, вероятно, новую школу для Миши – и многое, очень многое строить заново даже в городе, который уже стал для них своим.

– Но зачем вам туда возвращаться?! – недоумевала мать и добавляла банальное: – Кому вы там нужны? Ведь у тебя там никого больше нет! Не понимаю, – разводила она в конце концов руками, видя, что дочь не воспринимает её доводы.

Родители с самого начала не одобряли её развод. Когда Марта приехала тогда с наспех собранным чемоданом, заявив, что уходит от мужа, мать, решив про себя, что супруги просто поссорились, поддержала её. Из немногословных объяснений дочери та поняла, что Борис был уличён в неверности, сочувствующе покачала головой и дала понять, что, безусловно, полностью находится на стороне дочери – ещё одной жертвы мужской натуры. При этом в душе женщина не сомневалась, что, наказав Бориса своим отсутствием, Марта простит раскаявшемуся мужу его интрижку, которая, очевидно, не могла быть ничем серьёзным, и вернётся в семью. Для неё, воспитанной и прожившей большую часть жизни во времена, когда для женщины после двадцати замужество было едва ли не единственным развлечением, факт наличия мужа по-прежнему подсознательно являлся чем-то вроде знака качества женщины, своеобразным мерилом её успешности в жизни. Кроме того, у них был ребёнок. И, по её мнению, со стороны Марты было бы верхом глупости лишить сына отца только лишь из-за того, что тот позволил себе развлечься на стороне.

Но времена изменились. На дворе стоял двадцать первый век – и не только развод уже давно не был чем-то неприличным. Женщины делали успешные карьеры, занимали руководящие должности в крупных компаниях, зарабатывая больше мужей, заводили и бросали любовников, при этом находя время и на развлечения, выбор которых теперь стал поистине необъятным. И хоть Марта и не была никогда одной из них, но очевидно, дух времени коснулся и её: она не только настаивала на разводе, но и сама совершила адюльтер.

– Всё бросить, чтобы уехать к человеку, которого ты толком даже не знаешь? Разрушить семью ради прихоти?

По понятиям матери виноват был тот, кто разрушал семью физически, то есть разводом, а не тот, кто делал это морально, убивая любовь. А в её глазах Борис всегда был отличным мужем: она видела, что он привязан к Марте, к тому же он очень заботился о материальном благополучии своей семьи да и выходные всегда проводил дома. «Что ещё нужно?» – в недоумении мысленно пожимала она плечами.

Но разумеется, дело было не только в этом: женщина боялась авантюры, в которую собиралась пуститься её дочь, боялась отпускать её куда-то в незнакомый, чужой мир, хотела уберечь от ошибки – в ней говорила, в первую очередь, любовь. Вот и сейчас, когда Марта не хотела оставаться, всё те же чувства с новой силой родились в материнской душе.

– Но чем тебе плохо здесь? – говорила она точно так же, как и Марта перед этим говорила Мише.

– Мне не плохо. Но я хочу вернуться туда.

Париж не отпускал её, как будто хотел сказать, что она ещё не всё успела, не всё сделала там. И сила притяжения этого города оказалась сильнее всех её страхов, всей неопределённости.

Нет, к Марку её больше не влекло. Тот воскресный разговор вдруг явил ей реальность: этот мужчина больше не любит её. Это открытие породило безумную боль, но тем не менее, Марта не пыталась притвориться перед самой собой, что не поняла этого, не отыгрывала назад, теша себя иллюзиями, что ей всё показалось и на самом деле в их с мужем отношениях всё по-прежнему хорошо. Она, к тому же, осознала, что уже давно обманывала себя по этому поводу – ведь сколько времени прошло, как всё изменилось, как она стала чувствовать себя несчастной. Боль и разочарование душили её. Она не могла поверить, что человек, которого она так любила, и который был едва ли не всем для неё, не испытывает по отношению к ней ничего похожего. Эмоции как волна нахлынули на его душу и так же откатились обратно, не оставив там никакого следа. Марта даже не знала, от чего ей больнее: от того, что Марк разлюбил её, или от того, что она так ошиблась в его чувствах.

«Как могла я быть такой дурой, – корила она себя. – Как могла я поверить, что такой человек, как он, вдруг способен полюбить кого-то сильнее, чем самого себя и свою жизнь, стать обычным семьянином и быть счастливым, играя с детьми и обнимаясь вечером с женой?» Арина предупреждала её – почему она не послушала? В своём отчаянии Марта забывала, что была так переполнена тогда своими чувствами к Марку, что от соединения с ним её не остановила бы даже угроза собственной жизни – что уж говорить о чьих-то пространных словах на тему неоднозначности талантливых людей.

После того диалога словно невидимая стена выросла между ними. Они разговаривали на какие-то бытовые темы, почти как обычно, она всё так же что-то готовила на ужин, они даже ложились вечером в одну кровать – другого места попросту не было. Но обоим было ясно: всё изменилось; более того: так, как было, уже не будет никогда. Оставшись одна, Марта часто плакала – от жалости к себе, от того, что ей горько и одиноко, от обиды, что судьба так жестоко поступила с ней. Жить в одном доме с человеком, который, как ей казалось, предал её, было невыносимо – и двух недель не прошло, как она уехала в Москву.

Разговор, в известном смысле прощальный, получился на удивление будничным:

– Я уезжаю, – сказала она утром Марку, собиравшемуся по делам. – Самолёт сегодня вечером.

Он сразу всё понял. Помолчал, очевидно, не зная, что сказать: ни сердечные слова, ни банальности были неуместны. Марк и сам не до конца понимал, что чувствует. Сначала он был не рад тому, что произошёл тот разговор. Он не хотел ссориться с женой. То, что его чувства к ней давно остыли, вовсе не было в данном случае поводом для расставания. Марта была нужна ему – примерно, как другие заводят кошку: присутствие в доме живого любящего существа, создающего уют, и которое можно приласкать, если есть настроение. Разумеется, Марк не был настолько циничен, он и не осознавал, что его отношение к Марте трансформировалось таким образом, тем не менее, дело обстояло именно так. У него не было намерения причинить ей боль – напротив, он жалел, что не сдержался: жена не поняла его и обиделась, а ведь он просто сказал правду. Хотя к тому, что в большинстве своём люди не хотят слышать правду, он давно привык.