Нематериальное наследие. Карьера одного пьемонтского экзорциста XVII века - Джованни Леви

Кьеза, как явствует из свидетельств, в 1693 г. надолго заболел, и почти на протяжении всего года его замещало другое лицо. Только в начале 1694 г. он возобновил свою деятельность, но его поведение не изменилось.

Вскоре произошли еще два казуса, которые, по всей видимости, стали причиной доноса. Мартино Тоско ди Гульельмо, сорока лет, деревенский житель, неграмотный, не владеющий имуществом «никоего рода», рассказывал: «Этой весной у меня умерли сын и дочка в возрасте меньше трех лет, за два дня подряд. Я отправился к Его Высокопреподобию Синьору Джован Баттисте Кьезе, нашему приходскому священнику, с просьбой оказать мне милость и похоронить моих детей, приняв во внимание мою скудость и нищету. На это он отвечал, что хочет непременно получить плату, хотя я неоднократно приводил доводы о своей бедности. Ввиду его настояний, поскольку синьор священник настаивал, чтобы ему было уплачено до похорон, мне пришлось взять в долг семь лир и отдать ему; получив деньги, он приступил к обряду погребения названных детей». Вскоре, в апреле, умерла жена Мартино Бартоломеа, и история повторилась снова. Священник отказался «совершить похороны, пока я не принесу ему красную ратиновую кофточку моей жены, почти новую, которая стоила мне, когда я ее купил, семнадцать лир. Я это сделал, и он взял ее за похороны, последовавшие сразу вслед за этим, и добавил, что хочет получить еще пятнадцать лир, которые я могу заплатить, принеся ему рыбы или отработав».

Еще более мрачную историю рассказал мессер Гаспаре Саротто, негоциант пятидесяти пяти лет, грамотный, владелец имущества более чем на 500 лир: «Примерно в начале последнего Великого поста скончалась Анна Слепая, или Савойская. Накануне кончины к ней пришел Его Высокопреподобие Синьор Джован Баттиста Кьеза, священник нашего городка, и когда он ее исповедал и причастил, она сказала, что завещает ему все свое имущество, при условии что он ее похоронит, а на оставшиеся средства отслужит несколько обеден. После ее смерти, не будучи лицом заинтересованным, хотя она жила в доме, принадлежащем мне и моему брату, я просил Кьезу приступить к погребению, но синьор священник отказался, повторив несколько раз, чтобы я выступил гарантом в этом деле. Я отвечал, что не хочу в него вмешиваться, так как сам синьор священник является наследником, и поскольку он упорно отказывался приступить к похоронам, я был вынужден протестовать и требовать, угрожая, что ввиду бедности моих детей должен буду, вопреки приличиям, договориться, чтобы ее отнесли в церковь. Так как синьор священник не откликнулся на мои заявления, мне пришлось нанять могильщиков, чтобы они доставили ее в приходскую церковь. И хотя синьор священник об этом знал, он не позаботился ни о ее отпевании, ни о благословении, так что те же могильщики должны были предать ее земле. После чего синьор священник сказал могильщикам, чтобы они ее откопали, но этого не случилось, так как могильщик сбежал».

Истории с похоронами, рассказанные несколькими свидетелями, стали лишь одним из обвинений, выдвинутых против Джован Баттисты. Второе обвинение оказалось связано с его неправомерным вмешательством в финансовое управление имуществом религиозных братств. Претензии высказывали администраторы, которые в разное время распоряжались пожертвованиями и устраивали церемониалы приходских ассоциаций. Кьеза требовал, «чтобы управляющие… передавали ему всю милостыню, собранную для содержания этих братств их членами, под предлогом совершения обеден, потому что синьор священник не может удовлетвориться такими суммами пожертвований на обедни, недостаточными и ничем не оправданными, особенно в этом году, когда он долго болел и не мог служить». Викарий Тальпоне допросил нескольких управляющих компаниями, в частности Джован Бартоломео Моссо, издольщика графа Бенсо, двадцати пяти лет, неграмотного, владельца имущества на 400 лир с лишним, управляющего компанией дель Суффраджо (Марии Заступницы) с марта 1694 г., который сказал, что «синьор священник неоднократно спрашивал меня, есть ли у меня деньги братства, и настаивал, чтобы я заплатил ему для совершения обеден, и я был вынужден передать ему в несколько приемов около двух дублонов [то есть 30 лир]… Более того, он несколько раз говорил мне, чтобы из сборов, которые я проводил для компании, половину пожертвований я отдавал ему для распределения среди бедных, а другую половину оставлял для содержания братства. Но правда заключается в том, что, когда я вступил в должность управляющего, я получил от своего предшественника всего одну лиру из кассы». Еще более серьезными с точки зрения приведенных цифр явились заявления управляющего братством Тела Господня мессера Мартино Кавальято, сорока лет, деревенского жителя, владельца имущества на 300 с лишним лир. Он покинул должность управляющего в прошедший праздник Тела Господня, имея в кассе 30 дукатони (165 лир). Он был вынужден вручить их священнику, «хотя знал, что тот не мог отслужить столько обеден на указанную сумму, так как долгое время хворал».

Наконец, еще два обвинения. Первое относится к краже в приходской церкви, а именно в капелле Тела Господня, о чем священник заявил властям. Портной Грива рассказывал, что Габриеле, брат Джован Баттисты, весной 1694 г. принес «обойную портьеру, как было видно, перекрашенную, чтобы сделать из нее пару чулок, каковые я и сшил. Многие жители нашего города, посещавшие мою мастерскую, признали, что обрезок этой портьеры, оставшийся от чулок, и сами чулки соответствуют обивке часовни братства Тела Господня в приходской церкви, которая была украдена, и сделаны из той же материи». Гаспаре Саротто подтвердил этот факт.

Второе обвинение выдвинули в своих показаниях Мартино Торретта, Джован Бартоломео Моссо и Бартоломео Тезио. Они рассказали, что «бóльшая часть жителей нашего местечка в первое воскресенье текущего месяца [августа 1694 г.] лишились обедни, хотя ожидали, что ее отслужит, по обыкновению, названный синьор священник; и случилось это потому, что синьор священник отсутствовал; говорили, что он отправился на охоту».

До 3 ноября Джован Баттиста не приглашался в Турин для отчета в своем поведении. Когда же его вызвали, он предстал перед Джован Баттистой Бассо, апостольским протонотарием, каноником архиепископской церкви и генеральным викарием туринского архиепископа, и перед преподобным доном Джован Франческо Леонетти, генеральным финансовым прокурором курии. Впрочем, слушание было кратким и не имело серьезных последствий. Джован Баттиста отклонил все обвинения, выдвинутые против него в связи с погребением скончавшихся прихожан, но признал эпизод с чулками Габриеле, сшитыми из ткани портьеры капеллы Тела Господня, которая износилась и подлежала замене. Применительно к братствам он провел четкое разделение: «Неправда, — сказал он, — что я вмешивался или когда-либо имел намерение вмешиваться в дела компании Дисциплинантов; что до прочих, то я придерживаюсь обыкновения моих предшественников, и если я получал что-то за мессы, то служил их вовремя». Наконец,