Кровь королей - Юрген Торвальд

Днем раньше через несколько часов после того как я покинул Царское Село, произошло следующее: одна из двух черногорских княжен, великая княгиня Стана Николаевна, которая благодаря тесной дружбе с императрицей имела постоянный доступ в покои царской семьи, вошла в комнату царевича.

Императрица не пошевельнулась. Лишь когда Стана опустилась перед ней и обняла ее колени, Александра Федоровна пробудилась из своего оцепенения. Она пережила нервный срыв и теперь долго судорожно рыдала. Ее рыдания были слышны далеко от комнаты царевича. Все это время великая княгиня Стана ждала, когда «изольется» до дна отчаяние императрицы, и затем сообщила: есть надежное средство спасти царевича – это монах-чудотворец Распутин.

С того времени, когда я видел Распутина в первый раз, он бóльшую часть времени провел в Петербурге. Он лишь на несколько месяцев ездил в Волынь. В Петербурге же постоянно посещал салоны и благодаря усердному содействию черногорских княжен уже 1 ноября 1906 года был принят в Царском Селе.

Поскольку царь считал, что прием этого неопрятного крестьянина из Сибири вызовет толки при дворе, он предусмотрительно обставил визит Распутина необходимыми формальностями. Петербургский священник Ярослав Медведь написал Николаю II письмо, в котором просил принять старца Распутина, специально приехавшего из Сибири в Санкт-Петербург, чтобы передать императору икону святого Симеона из Верхотурья. Царь, делая вид, что не имеет никакого отношения к этому делу, передал письмо в гофмаршальскую часть и велел допустить Распутина к нему. Так Распутин в мое отсутствие был принят при дворе, передал старшим дочерям императора освященный крестьянский хлеб и иконы и поцеловал императора и императрицу… Распутин сразу же произвел большое впечатление на Александру Федоровну и ее дочерей, которые под влиянием матери также были склонны к мистицизму. Несмотря на это, дальнейших приемов при дворе не последовало. Поводом снова пригласить Распутина стала только болезнь царевича.

Стана Николаевна умело определила удачный момент для того, чтобы еще более укрепить свое влияние при дворе. Ей помогла при этом вера в чудеса и святых, и в особенности в недавнее открытие петербургских салонов – Григория Распутина. Она надеялась, что Распутин сможет то, чего не смогли врачи, – спасти царевича, спасти силой заклинаний и своего взгляда. Если это удастся, тогда, думала она – как она сама мне позднее признавалась, – у нее в руках всегда будут ключи влияния на императора.

Она была достаточно умной и понимала, что царевич будет постоянно нуждаться в помощи. Казалось, что благодаря этому ее роли при дворе ничто не угрожает. Во всяком случае, в тот исторический вечер она спокойно дожидалась, когда царица снова будет в состоянии вести разговор и услышать совет. И тогда Стана использовала свой шанс.

– Я должна передать тебе послание, – сказала она, – послание от нашего святого Распутина, которого ты знаешь и почитаешь. Мне стало известно, что он сильнее, даже чем наш друг Филипп… Вчера вечером Григорий Ефимович Распутин был моим гостем. Я доверилась ему и рассказала о твоем отчаянии и о состоянии Алеши. Он выслушал меня, потом благословил и попросил как можно скорее пойти к тебе и передать следующее послание: «Скажи царице, пусть больше не плачет. Я верну ее мальчику здоровье. Если он когда-нибудь станет солдатом, щеки его должны снова стать красными…»

Стана Николаевна была моей пациенткой – я хорошо знал ее и представлял себе, как страстно, до экзальтации, она умеет говорить, если воодушевлена какой-то целью.

Годы спустя ей совсем не нужно было описывать мне, как красноречиво она представила охотно слушавшей ее императрице Распутина – не только в качестве святого, но и в качестве уже проверенного врача-чудодея. Стана заклинала царицу немедленно вызвать Распутина к постели царевича. Я очень хорошо могу себе это представить. Она описывала, как ей удалось вновь вернуть краски жизни в лицо императрицы, изможденное бессонными ночами; как подражала интонациям и словам Распутина, чтобы убедить Александру Федоровну; как пересказывала выдуманные ею свидетельства сибирских женщин, чьих детей Распутин якобы вылечил молитвой и наложением рук. В ней странным образом соединялись экстаз верующей и холодный расчет.

Свою речь к царице она закончила страстными словами:

– Вспомни, Аликс, что тебе сказал наш дорогой врач и помощник доктор Филипп, когда уезжал из Петербурга. Он сказал, что Бог пошлет нового друга, который поможет вам в бедах и болезнях… Верь мне, Аликс, этот Божий посланник – Распутин.

Императрица впервые за много дней покинула свои покои, чтобы обсудить с императором, как привезти Распутина в Царское Село. Николай Александрович был согласен на любую, даже самую отчаянную попытку спасти жизнь царевича.

Так было решено втайне доставить Распутина в тот же вечер в девять часов к постели мальчика. Стана Николаевна должна была проводить его к боковому входу в задней части дворца. Царь полагал, что этот боковой вход не охраняется. Вишняковой поручили встретить Распутина и редко используемыми проходами отвести в комнату царевича.

Доктор Деревенко в последний раз приходил к своему маленькому пациенту в половине девятого. Он заметил, что после визита Станы Николаевны поведение императрицы изменилось. Теперь в комнате Алеши он не встретил ни царицу, ни царя. Вишнякова тоже исчезла. Вместо них рядом с кроваткой сидел широкоплечий усатый матрос Деревенко.

Эта ситуация показалась доктору Деревенко тем более странной, что царевич был в сознании, его лихорадило, и от боли он плакал долгим бессильным плачем. Деревенко еще раз попытался влить ему болеутоляющее, но безуспешно.

И только в тот момент, когда Деревенко собирался уйти, пришла императрица. На ее лице проступили те странные красные пятна, которые всегда появлялись у нее при сильном волнении. К его удивлению, она объявила:

– Теперь вы можете отдыхать. До завтрашнего утра вы больше не понадобитесь. Если что-нибудь случится, мы вас разбудим…

Деревенко подавил недоумение и отправился в свою комнату, однако не спал: царевич показался ему столь плох, что катастрофы можно было ожидать в любую минуту. В начале десятого он услышал в коридоре необычно громкие шаги, которых раньше в Царском Селе не слышали. Но когда Деревенко открыл дверь, уже снова воцарилась тишина.

Тем временем царь и царица сидели около кровати царевича в ожидании. Ребенок тихо плакал, когда в начале десятого Вишнякова открыла дверь. Мимо ее широкой, полной фигуры в комнату протиснулся Распутин. Он, не смущаясь, подошел к императору и императрице, обнял их и звучно расцеловал в щеки. Потом перевел взгляд на Вишнякову, которая, недоумевая, следила за его действиями.

– Ну, душенька, – сказал он своим грубым и в то же время вкрадчивым голосом, – что уставилась?..

Затем он направился к иконам в углу комнаты, опустился на колени и вполголоса помолился. Поднялся, подошел к кровати царевича, перекрестил ребенка и положил правую руку ему на лоб. В первое мгновение царевич широко открыл глаза и вскрикнул от испуга при виде незнакомого человека. Но затем, как позднее рассказывали император, императрица и няня, в лице мальчика произошла перемена.