Мой собственный Париж - Элеонора Браун

Я провела два дня в Лувре, избегая очередей у Джоконды, потому что зачем мне было сражаться с толпой за одну картину, когда в здании их были тысячи? Но находясь в тех длинных коридорах, я иногда выглядывала из окон, выходящих на другие стороны бывшего дворца, и вспоминала о всех прочитанных мною махинациях, которые здесь происходили в прошлом, а также о том, сколько живущих в этом месте людей умерли ужасной смертью.

Музей Орсе меня занял еще на целый день, после чего я пошла вдоль маленькой улочки в поисках кафе, где кто-нибудь бы сидел за барной стойкой, выпивая пастис или чашку кофе и наблюдая за миром, кивал бы головой, готовый пообщаться или пофлиртовать, и жестикулировал бы так, как это делают французы. Если ирландцы руками разговаривают, то французы своими руками исполняют оперу.

Парки мне напоминали о поездках Леи со своим молодым любовником из «Шери» Колетты, когда она узнала о том, что он от нее уходит. В Париже так много магазинчиков, которые торгуют роскошным старым жемчугом, сияющим, но ждущим момента, когда в него вновь вдохнут жизнь, и мы знаем из произведения Колетт, что это возможно лишь тогда, когда жемчуг носят.

Как же приятно просто прогуляться вдоль Сены, пересечь мосты, насладиться видом Пале-Рояль – дворца кардинала Ришелье: плохого парня из «Трех мушкетеров» Дюма. Возможность увидеть это великолепное здание, являющееся изысканным воплощением могущества и богатства, которое заполучил тот подлый человек, было подобно нахождению в мире мушкетеров.

В прошлом году мы решили отбросить идею о кемпинге, когда дождь не переставал идти в течение пяти дней, и добрались на поезде до Парижа, нашли небольшую квартиру с большим балконом с видом на Сакре-Кер. Мы часто сидели на балконе и глядели на красивые крыши Парижа и видели людей в домах, смеющихся, живущих своими жизнями, готовящих кофе и выбегающих из домов по своим делам.

Мы могли планировать свое время в зависимости от того, хотели ли мы целенаправленно куда-то идти или просто бесцельно бродить, ходить по магазинам или бежать по Лувру так, словно бы нас туда никогда больше не пустили. В Париже у меня всегда такое ощущение, что это мой последний визит и что мне необходимо успеть все. Я должна увидеть каждый кусочек города, каждое место, описанное в книгах, которые я читала.

Но я знаю, что вернусь в Город Огней, потому что он как-то особенно на меня влияет, зажигает, как зажигаются огни Эйфелевой башни, подъем на которую хорошо прорабатывает мышцы ног, если не ждать лифта – это я вам точно могу сказать.

Возможно, мы правда проживаем другие жизни до наших настоящих жизней. Знаю, что такая концепция не является популярной, в особенности в стране, где католицизм не допускает раздела, посвященного реинкарнации. Но я чувствую, как некоторые места говорят с нами. Париж говорит со мной. Он всегда говорил со мной, начиная с момента, как я лежала в своей кровати с «Тремя мушкетерами», будучи закомплексованным четырнадцатилетним подростком. А я продолжаю отвечать.

Однажды в холодные и дождливые праздники, между Рождеством и Новым годом, мне захотелось написать роман, действия которого разворачивались бы в Париже. Это был конец 2012 года, и я тогда была в Париже с семьей: с мужем и тремя сыновьями-подростками. Мы остановились в небольшой квартире с видом на улицу Рю-дю-Тампль. Квартира была расположена в части города, которая называлась Ле Маре, в честь болотистой местности, на которой она находилась когда-то давно, но теперь, со всеми магазинами драгоценностей и гастрономами, район стал домом для изящных представителей богемы.

Хорошо известно, что подростки и их родители живут в разных часовых поясах. Когда я к девяти часам утра, уже проснувшись и позавтракав, была готова выбежать из дома в дождь, чтобы исследовать классиков современного искусства в экстравагантном центре Жоржа Помпиду или посмотреть на город с верхушки Триумфальной арки, мои трое мальчиков, после того, как они полночи смотрели телевизор, словно вампиры, отказывались вставать раньше полудня, когда дневной свет уже начинал угасать. Кроме того, я потеряла единственную поддержку, которая у меня была, так как муж слег с гриппом. Как-то утром я пошла исследовать улицы одна. Как мать я была расстроена, но как писатель – рада, потому что это было лучшее, что могло произойти.