Мой собственный Париж - Элеонора Браун

Конечно, некоторые вещи в городе не могли не измениться. Героиня моего произведения, Китти, обучалась игре на пианино в Консерватории – национальном музыкальном колледже. Находится она на невзрачной улице Мадрид рядом с вокзалом Сен-Лазар, но когда я пришла туда, я была шокирована тем, что главный вход был модернизирован стеклом, металлом и автоматизированными дверьми, тогда как я ожидала увидеть потрепанный старый зал с вахтерским столом, деревянные скворечники и светлый внутренний двор. Я стояла на улице, наблюдая за толпами студентов, одетых в джинсы и кеды, и пыталась представить свою изящную Китти, проходящую мимо них в элегантном платье, с шляпкой и в перчатках, с нотами под рукой. Это оказалось слишком сложно, и я ушла с тяжелым сердцем.

Мне больше повезло на главной улице, где ряд небольших магазинчиков, торгующих пианино и скрипками, ожидал меня. По сюжету романа Юджин, американский доктор и жених Китти, посещает такой магазинчик в 1938 году, чтобы купить пианино для нее в качестве подарка на свадьбу. Я оказалась в ателье, которое было забито струнными инструментами и запасными частями от пола до потолка, и даже на потолке были развешаны инструменты! Казалось, что ателье было в таком виде на протяжении веков, и, хоть это было не слишком существенно для моего романа, я, тем не менее, насладилась атмосферой прошлого.

Частой проблемой для меня была оценка физических расстояний. Нам часто кажется, что знакомые нам места расположены ближе, чем есть на самом деле. Зачастую это отражалось на достоверном изображении времени в событиях романа. Например, мне для точного расчета времени было необходимо пройтись от Консерватории до Сен-Жермен через реку, где высоко над улицей находилась квартира Китти и Юджина, из окна которой они наблюдали за тем, как ласточки охотились за насекомыми. В какой-то момент в книге Китти нужно было срочно добежать до дома. Сколько бы ей потребовалось времени? Оказалось, дольше, чем я ожидала, гораздо дольше, и я почти выбилась из сил, когда добралась до места у древней церкви Сен-Жермен-де-Пре. Китти не ходила в эту церковь, но я решила, что она жила на одной из узких улочек неподалеку, на которой находились магазины и рынок, и я была в восторге, когда обнаружила, что такое место действительно существует. Я направилась вниз по этой улице и обратила внимание на открытую дверь подъезда, в котором я разглядела мрачный атриум и лифт с решеткой – все, как я себе представляла.

Пока я гуляла по местности, фотографируя солнечные площади, я обращала внимание на скрытые детали, которые можно было бы использовать для описания выдуманных сцен: модные съемки жениха и невесты или девочку, сидящую у окна кафе, читающую старую книгу. На углу переулка с крайне узким проходом стояла цветочная лавка, и каждый раз прохожие задевали одеждой лепестки цветов. Мне нравилось думать о том, как они доносят до своих пунктов назначения аромат лилий или роз.

После своих исследовательских прогулок я обычно шла назад к отелю, чтобы встретиться с сыном у реки. Трудно представить Париж, не думая о Сене, об изящных изгибах ее мостов, украшенных фигурами, покрытыми сусальным золотом, или красивыми лампами. Был ли Пон-дез-Ар, узкий пеший мостик, соединяющий Лувр с районом Сен-Жермен, а точнее, с Музеем Орсе (бывшей железнодорожной станцией), недавним добавлением к их числу? Нынешняя его версия, возможно, и была, но Китти бы ходила по старому мостику время от времени. В тот день по дороге назад я сама на него наткнулась, радуясь при виде десятков тысяч замков, украшающих его – традиция, которая началась в 2008 году благодаря влюбленным, которые вешали замки, а затем выбрасывали ключи в реку в качестве символа их преданности друг другу, позднее я узнала, что замки были сняты властями города, так как тяжелый вес такого количества любви начал разрушать мост.

Когда я шла вдоль реки мимо Лувра к пустому пространству между музеем и Отелем Де Виль, я придумала следующую часть своей книги: историю дочери Китти, Фей, родившейся в 1939 году, которая посещает город в 1961 году, чтобы узнать тайну своего детства в Париже.

Основной темой был обман памяти. Я задумалась над тем, как могла Фей вспомнить то, что было забыто – свою жизнь в Париже до того, как ей было пять. Что бы она могла здесь испытать в возрасте двадцати двух лет, что вернуло бы ее детство, которое каждый из нас несет в себе? Я решила, что нужно воссоздать те ощущения, которые произвели на нее наибольшее впечатление, но я за нее беспокоилась, некоторые из них были связаны с пережитыми травмами и глубокими эмоциями.

На моем лице, должно быть, было идиотское выражение, когда я шла вдоль берега реки и думала обо всем этом, потому что я стала жертвой психологического обмана. Навстречу мне шла пожилая женщина с маленьким ребенком. Когда они подошли ближе, она внезапно наклонилась и подобрала что-то с земли, протянула это мне и со странным акцентом удивленно спросила, принадлежало ли это мне. Я взглянула на золотое обручальное кольцо в ее руке и покачала головой.

– Наверное, кто-то уронил его, – сказала я, оглянувшись по сторонам, но никого не увидела поблизости.

– Возьми его себе, – сказала она. – Мне оно не нужно – я развелась.

Я покачала головой и предложила ей отнести его в полицейский участок.

– Нет, нет, ты его возьми, – настояла она и, взяв меня за руку, вложила его мне в ладонь.

Когда я собралась уже уходить с кольцом в руке, она начала требовать денег, и я слишком поздно поняла, что это была уловка. Когда я рассмотрела кольцо, я увидела, что оно было сделано из дешевого металла, и купюры, которой я в нее швырнула, было достаточно лишь для того, чтобы покрыть мой стыд от того, что меня обвели вокруг пальца. Тем не менее она, возможно, купила на эти деньги сэндвич своей голодной внучке. Я этой мыслью пыталась себя успокоить.

Я бы никогда не повелась на такое в Лондоне. Такое могло произойти только в Париже, где я потерялась в мечтах и где потерянное кольцо вписывалось в атмосферу романтики. Я попыталась как-то вплести эту сцену в историю о Фей, но она туда не подошла. К счастью, у писателей все идет в ход. Мы – вороны, собирающие блестящие кусочки опыта, и эта ситуация стала основой краткого рассказа, происходящего в современном Париже.

На следующий день мои поиски определенных впечатлений из детства, проведенного в Париже во время войны, продолжились. Проходя мимо витрин модных магазинов на Елисейских полях, я вспомнила о временах в 1940 году, когда они были разбиты молодыми людьми за то, что их владельцами были евреи. Если бы Фей, будучи маленьким ребенком, это увидела, то звук разбитой бутылки спустя двадцать лет мог бы травмировать ее. Звук колокола, доносящийся из Нотр-Дама, был тем, что нужно, чтобы вызвать в памяти более зловещий звук тревоги, который раздался, когда ей был год и они с мамой бежали от нацистов. Другие впечатления появлялись у меня в голове, когда я внезапно обращала внимание на разные мелочи: девочка в метро, поющая старую популярную песню, ощущения от ручки двери необычной формы, особенный аромат отполированного дерева. Я заимствовала эти вещи, чтобы помочь Фей вспомнить события своего детства.

К счастью, Фей получила яркие впечатления в Париже в 1961 году: запах фиалок, элегантные модели, одетые в одежду от-кутюр. Я писала о том, как она чувственно играла на скрипке на своих концертах. Конечно, ей нужно было влюбиться – в человека, который ей показал темную сторону Парижа. В 1961 году город снова стал местом насилия. Африканская колония Франции, Алжир, начала борьбу за независимость, и город был полон беженцев. С ними ужасно обходились правые фракции и французские полицейские. Некоторые из этих событий я включила в историю Фей, чтобы показать, что ne plus ça change – ничего не меняется.