Карты на столе - Агата Кристи

– Ужасный момент, мадам.

– Мне никогда этого не забыть. Джон был благороден. Он готовбыл предать себя в руки правосудия. Я не хотела и слышать об этом. Мы спориливсю ночь. «Ради меня!» – убеждала я его. В конце концов он согласился со мной.Он не мог допустить, чтобы я страдала. Такая слава! Только представьте себегазетные заголовки: «Двое мужчин и женщина в джунглях. Первобытные страсти». Япредоставила все решать Джону. Он все-таки уступил мне. Люди ничего не видели ине слышали. У Тимоти был приступ лихорадки. Мы сказали, что от него он искончался. Похоронили его там, на Амазонке. – Тяжелый вздох потряс ее тело. –Затем – назад к цивилизации и разлука навек.

– В этом была необходимость, мадам?

– Да, да. Мертвый Тимоти встал между нами так же, как этосделал Тимоти живой. Даже более… Мы распрощались друг с другом навсегда. Иногдая встречаю Джона Деспарда в свете. Мы улыбаемся, вежливо разговариваем, и никтоне догадывается, что мы пережили. Но я вижу по его глазам, а он по моим, чтонам этого никогда не забыть…

Воздавая должное рассказанному, Пуаро не прерывал чутьзатянувшегося молчания.

Миссис Лаксмор достала косметичку и попудрила нос, магиявысокой страсти тут же исчезла.

– Какая трагедия, – произнес Пуаро уже совершенно обыденнымтоном.

– Вы понимаете, мсье Пуаро, – серьезно сказала миссисЛаксмор, – мир никогда не должен узнать правды.

– Это больно слышать.

– Но это невозможно. Ваш друг, этот писатель, вы уверены,что он не станет отравлять жизнь ни в чем не повинной женщины?

– Или требовать, чтобы повесили ни в чем не повинногомужчину? – буркнул Пуаро.

– Вы тоже так считаете? Я очень рада. Он не виноват. Ипреступление, внушенное страстью, нельзя называть преступлением. Тем более чтоэто была самооборона. Он был вынужден выстрелить. Так вы, мсье Пуаро,действительно согласны со мной, что людям незачем знать, отчего на самом делеумер Тимоти?

– Писатели иногда на редкость бессердечны, – пробормоталПуаро.

– Ваш друг женоненавистник? Он хочет заставить нас страдать?Но вы не должны допустить этого! Я не позволю. Если потребуется, я возьму всювину на себя. Скажу, что я застрелила Тимоти!

Она встала и решительно вскинула голову.

Пуаро тоже поднялся.

– Мадам, – сказал он, взяв ее за руку, – в вашем вызывающемвосхищение самопожертвовании нет необходимости. Я сделаю все от меня зависящее,чтобы истинные факты никогда не стали известны.

Нежная улыбка слегка тронула лицо миссис Лаксмор. Онанемного подняла руку, так что Пуаро, хотел он того или не хотел, вынужден былпоцеловать ее.

– Несчастная женщина благодарит вас, мсье Пуаро, – сказалаона.

Это было последнее слово преследуемой королевыудостоившемуся благосклонности придворному. Пуаро пришлось удалиться, дабысоответствовать предложенной ему роли.

Оказавшись на улице, он с наслаждением вдохнул свежийвоздух.

– Quelle femme![107] – восхитился вслух Пуаро. – Се pauvreDespard! Се qu’il a du souffrir! Quel voyage epou-vantable![108]

Вдруг он расхохотался.

Он шел по Бромптон-роуд. Остановился, достал часы, прикинул.

– Ну, да у меня еще есть время. Во всяком случае, подождатьему не вредно. Я могу пока заняться другим маленьким дельцем. Как это, бывало,напевал мой друг из английской полиции, сколько же лет тому назад? Сорок?«Кусочек сахара для птички…»

Мурлыкая давно позабытую мелодию, Эркюль Пуаро вошел вроскошный магазин, торгующий женской одеждой и различными украшениями, инаправился к прилавку с чулками.

Выбрав симпатичную и не слишком заносчивую продавщицу, онсказал ей, что ему требуется.

– Шелковые чулки? О, у нас прекрасный выбор. Только изнатурального шелка, не сомневайтесь.

Пуаро отодвинул коробочки в сторону. Он еще раз применил всесвое красноречие.

– Ах, французские? Вы знаете, они с пошлиной, очень дорогие.

Была подана новая партия коробок.

– Очень мило, мадемуазель, но все же я имею в виду болеетонкие.

– Это – сотый номер. Конечно, у нас есть и особо тонкие, но,к сожалению, они идут по тридцать пять шиллингов пара. И очень непрочные,конечно. Прямо как паутина.

– C’est ça. C’est ça, exactement.[109]

На этот раз молодая дама отсутствовала довольно долго.

Наконец она вернулась.

– К сожалению, они в самом деле тридцать семь шиллинговшесть пенсов за пару. Но красивые, не правда ли?

Она осторожно вытащила чулки из прозрачного конверта –тончайшие, прозрачнейшие чулки.

– Enfin,[110] вот это как раз то, что надо!

– Прелесть, правда? Сколько вам пар, сэр?

– Мне надо… подождите, дайте сообразить. Девятнадцать пар.

Юная дама чуть было не упала за прилавком, и толькопрофессиональный навык сохранять невозмутимый вид и при самых экстравагантныхпросьбах покупателей позволил ей устоять на ногах.

– На две дюжины полагается скидка, – едва слышно сказалаона.

– Нет, мне надо девятнадцать. И пожалуйста, различныхоттенков.

Девушка покорно отобрала чулки, завернула их, выписала чек.

Когда Пуаро удалился с покупкой, девушка за соседнимприлавком не выдержала:

– Интересно, кто эта счастливица? Должно быть, противныйстарикашка-то. Впрочем, она, кажется, здорово водит его за нос. Чулки потридцать семь шиллингов шесть пенсов, ну и ну!

Не ведающий о такой уничижительной характеристике, даннойему юными леди от господ «Харвид энд Робинсонс», Пуаро рысью несся домой.

Он пробыл дома около получаса, когда раздался звонок.Минутой позже в комнату вошел Деспард.