В тени баньяна - Вэдей Ратнер

Отныне каждый, где бы он ни жил – в храме или в городе, – обязан был работать. Большой Дядя каждое утро вместе с другими мужчинами уходил рыть оросительные каналы, чтобы болото, которое после дождей вышло из берегов, питало водой дальние поля. Мама и тетя Индия собирали саженцы риса вдоль рек или на холмах, приносили их крестьянам, а те пересаживали на вспаханные поля. Тата – мама убедила камапхибалей, что у тети слабое здоровье, – и я – из-за своей хромоты – оставались в храме и присматривали за Бабушкой-королевой, близнецами и Раданой. Мне тоже хотелось выбраться куда-нибудь, однако нашей обязанностью было заботиться о стариках и детях, пока остальные работают. Каждый должен приносить пользу Революции, говорили камапхибали.

Ежедневная работа придавала жизни размеренность, упорядоченность и в то же время оставляла после себя физическую усталость, не позволяя до конца раствориться в нашем горе. Солдаты Революции начали чаще приносить еду, камапхибали перестали контролировать каждый наш шаг и устраивать допросы, у ворот больше не появлялись грузовики и повозки. И в сердцах людей забрезжила надежда на то, что худшее позади.

– Собирайте вещи! Выходите! – Человек двадцать, может больше, солдат ворвались в храм и стали выгонять всех на улицу. – Вы, вы и вы – туда! – Они словно отбирали скот: размахивали винтовками, указывая людям, куда идти, разделяя большие семьи на группы из нескольких человек. – Вместе – только близкие родственники! Остальные – в сторону!

Большой Дядя, пока солдаты не видели его в толпе, быстро собрал нас вокруг себя.

– Мы – одна семья. Все – дети и внуки Бабушки. – Он остановил взгляд на мне, словно от меня одной зависела сейчас наша судьба. – Просто «Бабушка», забудь слово «королева», ясно?

Я поняла. Прежних нас больше не существовало. Да и как мы могли ими быть?

Несколько солдат, пробравшись сквозь толпу, подошли к нам. Мама прижала к себе Радану. Один из солдат оттолкнул их и вмиг очутился рядом с Бабушкой-королевой. Он спросил, кто из стоящих рядом ее родные дети. Бабушка показала на Тату и Большого Дядю. Тетя Индия, схватив близнецов, бросилась к мужу.

– Я – его жена, это наши дети.

Все трое повисли на дяде, как ведра на коромысле. Мама стояла одна, застыв на месте. На руках у нее сидела Радана, а на каждом плече висело по узлу – в них она второпях собрала нашу одежду.

Солдат оттеснил маму с Раданой влево, а Бабушку-королеву и остальных – вправо. Все заметались в растерянности. Большой Дядя пытался сказать солдатам, что мы – одна семья. Солдат прикладом ударил его по лицу. Дядя пошатнулся, из носа хлынула кровь. Толпа расступилась, а я осталась стоять посередине, словно меж двух берегов: на одном меня ждали мама и Радана, только двое, на другом – вся остальная семья во главе с Большим Дядей, шесть человек. Я могла выбрать берег. Но какой? Слезы жгучей пеленой заволокли мои глаза.

– Рами, сюда, – прошептал Большой Дядя, незаметно поманив меня рукой. Я впилась глазами в дядину руку – мне захотелось оказаться в его крепких объятиях. – Сюда.

Я повернулась в другую сторону. Мама стояла, приоткрыв рот, не решаясь позвать меня, подать хоть какой-то знак, чтобы я пошла к ней. Я моргнула.

Я нужна ей, а она нужна мне, пронеслось в моей голове. И я бросилась к маме.

Большой Дядя закрыл глаза. Тата и тетя Индия зарыдали. Близнецы беспомощно глядели в мою сторону. Только когда солдаты Революции погнали всех к выходу, Бабушка-королева очнулась и поняла, что наделала: забыв про маму, она, в сущности, бросила нас на произвол судьбы.

Вдоль дороги выстроились покрытые пылью, обглоданные войной железные туши армейских грузовиков. Вдруг пожалев о своем выборе, я стала оглядываться, искать пути отступления, но не успела сделать и шага, как нас поглотила толпа, ринувшаяся вперед по команде солдата.

– Рами, Рами! – неслись над головами крики Большого Дяди. Я смотрела по сторонам, но не видела его в людском море. Только слышала полный отчаяния голос: – Ана, Ана!

Мама шла вперед, не оглядываясь. Одной рукой она несла Радану, другой, крепко сжав мою руку, тянула меня за собой.

– О, Ана, где ты? – задыхаясь, снова прокричал Большой Дядя.

Со всех сторон нас окружало безумие. Нам оставалось только покорно двигаться к выходу. Навстречу новым скитаниям.

Мы забрались в грузовик. Встав на цыпочки, я вглядывалась в толпу – меня не покидало чувство, будто я оставляю здесь какую-то очень важную, невосполнимую часть себя. Когда нас только привезли в храм, я подумала: теперь мы на священной земле, под защитой, не подозревая, что одно и то же место может быть и раем и адом. Я простилась со своей наивностью, и вместе с ней ушло чувство защищенности. Рядом больше не было ни Большого Дяди, ни Бабушки-королевы, ни Таты, ни тети Индии, ни близнецов. Не было папы. Меня глухой стеной окружала беспощадная реальность: моей семьи больше нет. Упавшая духом, лишенная прежней, незамутненной радости жизни, я была как воздушный змей, которому перерезали веревку и теперь ветер гонит его в неизвестном направлении.

Грузовик тронулся. Я закрыла глаза – и со взмахом моих ресниц храм исчез. Не в силах смотреть, как он медленно уплывает вдаль, я решила проститься первой. Не обращая внимания на шум и суету, на людей вокруг, я сосредоточилась на себе, стала прислушиваться к собственному телу. Мне казалось, что у нас с этой железной развалиной на колесах одна движущая сила и я такой же скелет, лишенный обивки и мелких деталей, которые прежде сглаживали резкие движения и смягчали удары. Когда грузовик останавливался, я как будто со всего размаха врезалась в скалу. Когда он возобновлял движение, меня со скоростью ветра швыряло назад.

Всю дорогу мой разум метался между явью и забытьем, а тело – между приступами дурноты и оцепенением. Иногда, открыв глаза, я искала вокруг себя папу, Большого Дядю и остальных. Увидев похожее на человека дерево или холм, старалась разглядеть знакомые тени и силуэты – вдруг я найду тех, кого потеряла, здесь, в мире природы, что соседствует с нашим?

Мама, баюкавшая на коленях Радану, высвободила одну руку и привлекла меня к себе – я уткнулась лицом в мягкую округлость ее груди. Мама крепко обняла меня за плечи, и я закрыла глаза, еще глубже погружаясь в полумрак собственной тени.

Старик со старухой улыбались, обнажая зубы в темных пятнах. Открытые, веселые улыбки делали их бритые головы – старшее поколение нередко сбривало волосы в знак уважения к буддийским традициям – непропорционально большими, а мрачная крестьянская одежда контрастировала с живыми, приветливыми лицами. Эти двое почему-то очень обрадовались нашему появлению, словно мы были родственниками, которых они давно не видели, и наш долгожданный приезд вызвал у них безудержный восторг.

– Вот и вы, вот и вы! – восклицала старуха, спеша нам навстречу. Мама и я склонили головы в сампэах. Она повернулась к мужу и с восхищением добавила: – До чего славные!