Когда на часах полночь - Виктория Вольская

тронута, дома она не кушала. Спешу в комнаты. Открываю дверь в бывшую детскую комнату сестры. Мой взгляд цепляет беспорядок у письменного стола. Ящики стоят на полу.

– Черт, – наконец, я понимаю, в чем дело.

Кристина нашла свой паспорт и ключи от ее квартиры.

– Блин, – сажусь на пол.

Надо было раньше рассказать ей, что ее документы не сгорели в доме. А она была уверена именно в этом, я просто не стал ее переубеждать. Да. Хотел привязать ее к себе, боялся, что одумается и рванет от меня. На ее месте я бы так и сделал. Я поступил эгоистично? Именно так. Не жалею. Хотя сейчас на душе стремно так, будто я ее предал. А это не так. Я хотел лишь уберечь ее. Наши документы я не хранил в доме, они лежали в поленнице у бани и я забрал их в суматохе, когда мы пытались потушить дом.

– Вот, дуреха!

Быстро обуваясь, я выбегаю на улицу. Одинокий фонарь освещает детскую площадку. Вот где ты, дурочка моя?! В кармане вибрирует сотовый, и я мысленно молю, чтобы это звонила она. Но нет. Это … Федоров.

– Она сбежала, – без приветствий сразу выпаливаю я.

– Знаю, – сухо отвечает мне полковник.

– Как? Когда?

– Пришла информация, что она купила билет на электричку.

– Я на вокзал.

– Поздно. Электричка уехала десять минут назад.

– Куда был куплен билет?

– Куда она еще может поехать? Домой, конечно.

– Но ей нельзя туда.

– Сереж, забудь про нее. Если о ее передвижениях знаю я, значит, оповещены и другие. Слишком опасно. Не езди туда.

– Я перехвачу ее.

Сбрасываю вызов, завожу машину и, давя на газ, резко трогаюсь с места. Я должен успеть. Обязан. Ей нельзя появляться в квартире. На этот раз я не успею нажать на курок первым. Вжимаю педаль газа в пол, старый автомобиль ревет и мчится по ночной трассе.

– Дура! Дура! Дура! – кричу я во все горло от безысходности.

Совершаю резкие и борзые маневры на дороге, знаю, водилы матерят меня трехэтажным, но мне некогда думать о себе и о том, что я веду себя на дороге словно самоубийца. Все мои мысли с ней, с той, что усомнилась и возможно мчится в ловушку.

Я зол, черт возьми! Как же мне сейчас хочется свернуть ей шею, и обнять тоже хочется. Прижать к своей груди и не отпускать. Только бы успеть.

* * *

Я всего лишь средство для него. Приманка, чтобы найти убийц сестры. Разве я об этом не знала? Знала. Отчего тогда слезы по щекам градом текут. Больно. В груди больно так, словно там взорвалась бомба. Хочется скулить от этой боли и от разочарования. В себе. Он – то был честен со мной изначально:

«Я киллер. Убийства этой троицы не единственные в моей биографии».

А я будто не слышала этих «острых» слов. Придумала ему сотню оправданий. Он для меня «герой», который спас меня.

«Я никогда не женюсь на тебе. У нас не будет детей. Семья – это уязвимость и зависимость. Я не могу позволить себе этой роскоши. Я одиночка по жизни».

И эти слова я пропустила мимо ушей.

«Если ты забеременеешь, тебе придется сделать аборт, если захочешь уйти, я не смогу отпустить. Мне придется убить тебя. Рука у меня не дрогнет. Я не шучу. Такой ты жизни хочешь»?

И я ответила «Да». Потому, что не верила ему. Потому, что надеялась, что смогу пробить его броню и остаться в его сердце. Мне казалось, что он любит меня. Пусть не говорит это, но чувствует это. Ведь он беспокоился обо мне, защищал меня, оберегал меня. А как он иногда на меня смотрел… в восхищением, с нежностью. Не может мужчина, не испытывающий глубокие чувства, так смотреть на женщину. Не может. Но и лгать он не может. А Сергей мне врал. Зачем скрыл от меня, что мой паспорт у него? Зачем ему ключи от моей квартиры? Ездил ли он туда? Если да, то зачем? Круговорот этих многочисленных «зачем?» в моей голове снова доводят меня до тошноты. Как же я хочу к маме. Что бы обняла, как в детстве. Прижала к своей груди и сказала, что все будет хорошо, вот она сейчас поцелует и все пройдет.

Никто не поцелует. И ничего не пройдет. Я снова одна.

– Девушка, с вами все в порядке?

Миловидная старушка, смотрит на меня с беспокойством и ждет ответа.

– Да, – отвечаю я, отворачиваясь к окну. Вытираю ладонями слезы с лица. Мысленно запрещаю себе плакать. Но как только в мыслях проскальзывает образ Сергея, слезы тут же появляются снова.

– Держи, – она протягивает мне носовой платочек.

– Спасибо.

Любопытная старушка не отводит взгляда от меня. Вытираю слезы платком. От него так резко и неприятно пахнет…

* * *

Голова кружится. Глаза с трудом открываю. Руки и ноги затекли. Пытаюсь пошевелить ими, но мне не удается это сделать. Я не сразу соображаю, что привязана к стулу. В голове шум, звон и будто вата вместо мозгов. Медленно поворачиваю голову, оглядываюсь по сторонам. Я дома. В нашей с папой квартире. Как я тут оказалась? Я же ехала в противоположном направлении, я спешила к тете Свете, на дачу. И я почти доехала, оставалась всего одна остановка. Почему я ничего не помню?

– Очнулась моя спящая красавица.

Эти слова, этот голос будто шаровая молния пробивают меня. Не веря собственным ушам, вглядываюсь в дверной проем. Там темно, но я вижу мужской силуэт. Он не спешит выйти на свет, но я чувствую, как он улыбается, чувствуя свое превосходство надо мной. Он молчит, смотрит на меня безотрывно и давит на меня своей тяжелой аурой. Руки и ноги слабеют мгновенно. Ощущаю себя бабочкой в паутине. Паук ничего не делает, он выжидает, когда его жертва сама замотается в паутине, и обессиленная сдастся.

У меня нет сил больше бороться.

Я сдаюсь.

Глава 7

Дверь в квартиру приоткрыта. Меня ждут. Я знаю, что это ловушка. Есть еще время уйти, но я не могу этого сделать, потому что ОНА там. Я чувствую, как часто и встревожено бьется ее сердце, как страх течет по ее венам. Не могу сделать шаг назад. Не могу, даже четко осознавая, что этот шаг может стать последним в моей жизни. Но ОНА должна знать, что я не предал. Я пришел за ней.

Достаю из-за пояса пистолет. Дулом толкаю дверь вперед. Легко