Пегас, лев и кентавр - Дмитрий Емец

Вот Макс, такой же огромный, но со смешным детским лицом; вот Родион, не такой матерый и небритый, но такой же недоверчивый и немного угрюмый; а вот и Калерия Валерьевна, бодрая и устрашающе неизменная. Рине показалось, что среди полудетских лиц, окружавших преподавателей, мелькнуло и лицо Ула. Неужели это он? Вихрастый, лупоглазенький, смешной. Все стоят, а он разлегся в первом ряду перед всеми и подпер рукой щеку.

«Интересно, а девушка Ула тоже тут?» – подумала Рина, пытаясь среди нескольких десятков людей угадать нужное лицо. Но, конечно, не угадала.

Макс нетерпеливо кашлянул, напоминая, что нужно спешить.

У лестницы им встретился темноволосый симпатичный парень. У парня была загипсована левая рука. Он не слишком заморачивался и успел изрисовать гипс маркером.

– Привет, В-вовчик! Как ты? – крикнул ему Макс.

– Норма! – баском ответил Вовчик, деловито осматривая фигуру Рины.

– А рука?

– Норма! – тоже сказал Вовчик, переводя взгляд на прилагавшееся к этим ногам лицо.

– У тебя все н-норма! – заметил Макс.

– Нет, не все! – пожаловался Вовчик не столько Максу, сколько Рине. – У меня девушки нет. Это не норма.

В эту секунду из примыкавшего коридора выскочила девушка с пластиковой трубой, догонявшая Вовчика, чтобы треснуть его по макушке. Заметив Макса и Рину, она сунула трубу под мышку и попыталась сделать мыслящее лицо.

– Сочувствую! Давай у нее попросим поискать тебе кого-нибудь! – коварно предложила Рина.

Вовчик надсадно закашлялся и помчался дальше по коридору.

Девушка подошла. На скуле у нее была странная ссадина. Небольшой кусок кожи просто выхвачен, хотя рана уже затянулась. Это не мешало девушке быть веселой. Она все время улыбалась и ойкала, потому что при улыбке кожа лица натягивалась.

– Привет, Окса! – махнул ей рукой Макс. – Была у Фикуса? Соломенным жы… жгутом живот растерла?

– Ой! Была.

– Как он? Б-больше не кусается?

– Отмораживается, будто и не он. Ой! – Окса схватилась за скулу.

– А т-ты не улыбайся! – посоветовал Макс сочувственно.

– Не могу не улыбаться. Ну я пошла! Мне надо еще кое-кого прибить! – И Окса ушла, держась за щеку и издали показывая Вовчику трубу.

На втором этаже у лестницы Рина снова встретила Ула. С ним рядом стоял грузный круглолицый мужчина с бровями-щеточками и мясистым подбородком-пяткой. Широкий, как дубовый пень, он громоздился в проходе. Рина догадалась, что это и есть Кузепыч.

– Здрасьте! – робко поздоровалась Рина.

Кузепыч с сомнением оглядел ее.

– Эта, что ли, беспчелиная? – сурово спросил он у Ула.

Рина увидела, что кисть у него подписана татуировкой: «КУЛАК». Начиная с мизинца, по одной букве на пальце.

– Ага в смысле угу! – весело подтвердил Ул.

Кузепыч снова посмотрел на Рину и поскреб щеку.

– Отдельной комнаты я ей не дам! – заявил он решительно. – Койку в «на-пять-человек».

Он повернулся и грузно затопал по коридору. Пешком Кузепыч передвигался неуклюже, по-медвежьи, однако успеть за ним было непросто.

Рина оглянулась на Ула. Тот махал ей руками, чтобы она шла за Кузепычем и не сомневалась. Сам же почему-то оставался на месте, да и Макс тоже.

О Кузепыче можно было сказать, что он не столько идет, сколько обходит свои владения. В том, как он потрогал деревянную раму, как поднял и, не задумываясь, сунул в карман бесхозный гвоздь, ощущалась природная любовная хозяйственность. То, кряхтя, наклонится и закрутит на батарее вентиль, то сурово подергает повисший на одном шурупе шпингалет и пошевелит бровями-щеточками. Должно быть, так, полубоком, с оглядкой, ползет по морскому дну старый краб с проросшими на панцире ракушками.

У предпоследней в ряду двери Кузепыч остановился и толкнул ее. В комнате было душно. Кровати не застланы. Матрасы свернуты в рулоны. И никаких вещей, только на окне валяется старая зубная щетка.

– Располагайся где хочешь. Все свободно, – буркнул Кузепыч.

– А разве тут никто не… – начала Рина.

– Сейчас нет. Обычно пчелы собирают новичков ближе к осени.

Кузепыч подошел к окну и дернул раму. Окно выходило на огромный куст сирени. Рядом росла старая сосна с раздвоенным стволом. Одна из толстых ветвей, разогретая солнцем, в красноватой чешуе коры, подходила к окну совсем близко. Рина прикинула: даже если сорвешься, второй этаж не десятый. Ребра собирать недолго, и разлет у костей небольшой.

Щеточки бровей Кузепыча сурово шевельнулись.

– В порошок сотру, если узнаю! – грозно сказал он.

– За что? – удивилась Рина.

Кузепыч выдохнул в нос, что означало у него укороченный смешок.

– С другой стороны, если на газоне следов не останется, как я узнаю? – добавил он размышлительно.

Рина моментально перестала притворяться. Она умела ценить человеческое отношение.

– А что, старые – ну которые раньше тут жили – следов не оставляли? – рискнула спросить она.

– Они одеяло вниз сбрасывали. Когда на одеяло прыгаешь – на газоне следов не остается. Зато на одеяле остаются! – захрипел Кузепыч.

Его вновь начала душить жаба.

Рина представила ее себе очень отчетливо. Стоит на задних лапах здоровенная зеленая жабища ростом с человека и давит его перепончатыми лапами.

Срочно продам друга!

Реклама зоомагазина

Несколько недель спустя Долбушин вновь приехал к Гаю. За вычетом охраны, они были вдвоем. Глава финансового форта скользнул глазами по зашитому шву на скуле у телохранителя.

– Как ваша дочь, Альберт? – спросил Гай вместо приветствия.

Долбушин посмотрел на квадрат пола под ногами.

– Я видел ее сегодня утром, – сказал он.

– Ходили в тот дом, где она живет с «родителями»? – умилился Гай. Долбушин понял, что ему уже доложили. – И что же..?

– Она меня не узнала, хотя мы спускались в одном лифте. Фельдшер Уточкин поработал на славу. Он действительно гений, но когда все закончится, я его убью, – без угрозы, но очень деловито сказал Долбушин.

Гай сдвинул брови, взвешивая степень потери для организации.

– Ну что ж… Безвременная смерть – удел всех гениев, – вздохнул он. – Что шныры? Пока не выходили на вашу дочь?

– Вы же знаете, что нет.

– Что ж… Потерпим.

Гай сел на край стола. На столе у Гая не было ни бумаг, ни компьютера, ни шариковой ручки. Только каменные шахматы. Каждая фигура – черная и белая – походила на определенного человека. В одном из сутуловатых коней Долбушин угадывал себя. Массивный Тилль был ладьей. Болтливый Белдо – слоном. Гиелы – пешками.