Лиса в курятнике - Эфраим Кишон

Секретарь выпихивал из себя слова, его тело оставалось прижатым к стене. Говоря, он хрипел:

— Когда вы, наконец, увидите себя таким, каковы вы на самом деле? Когда вы поймете, что ваше время ушло безвозвратно, что сегодня вы — всего-навсего мыльный пузырь. Вы что, ждете, когда лопнете?

С этими словами Зеев рухнул на постель и растянулся на ней с громовым смехом. Политик выслушал весь этот выплеск эмоций со смешанным выражением удивления и отвращения. Он почему-то не покраснел, и даже жилы на его лбу не вспухли, но как-то вдруг внезапно постарел. Он сделал шаг в сторону кровати Зеева и схватился за спинку, чтобы не упасть:

— Допустим, что сегодня я — мыльный пузырь, — сказал он тихо, — что сегодня я уже лишний, старый дуралей, над которым все смеются за его спиной. Но говорить, что в свое время я не занимался конструктивными вещами, что я лишь болтал? А кто же тогда созидал страну, если не Дольникеры? — голос политика сломался, и глаза его наполнились слезами. — Допустим, что все это так и есть. Но тогда вы, мой юный друг, зачем вы подхалимничали сладкими речами этому бездельнику-старику — дабы украсть его мнение? Зачем вы добивались его милости? Только во имя карьеры? Только для того, чтобы занять позицию в партии? Допустим, я действительно всеобщее посмешище, старикан, вообразивший, что он делает нужное дело. Тогда вы, мой способный друг, вы гораздо хуже меня, погрязшего в иллюзиях. Вы — просто слабая каракатица, ибо всегда знали, что ломаете комедию. Вы, друг Зеев, станете со временем таким же старым дуралеем, какого вы только что описали, с той небольшой разницей, что этот старый дуралей, этот псих Амиц Дольникер закончит свои дни в бедности, но с чистыми руками, а вы, мой трезвомыслящий друг, станете продажным и низким ханжой…

Секретарь приподнялся в постели и стал дергаться:

— Дольникер, прекратите, ради Бога! Прекратите!

Дольникер вышел из комнаты и тихо прошел мимо толпы празднующих свадьбу. Только Герману Шпигелю он бросил:

— Господин ветеринар, мой опекун в вас нуждается.

Дорогая моя Геула!

Настоящее письмо я отправляю тайно, с моим доверенным человеком — водителем «Тнувы», поскольку нежелательно, чтобы секретное содержание данного документа было бы предано огласке. Вначале у меня была мысль уехать домой на этом грузовике, но затем я решил не подвергать опасности мое с каждым днем слабнущее здоровье. А посему настоящим документом прошу тебя, Геула, без промедления прислать машину, чтобы мы поехали домой.

На этот раз никаких колебаний не будет, я ни за что не изменю своего твердого решения. И тебе не придется предпринимать те детские шаги, которые вы затевали, чтобы меня вернуть. Я прекратил контакты с населением и сегодня утром отказался даже от своего опекуна. Я пережил тяжелый душевный кризис, который оставил свой след и на моем пошатнувшемся здоровье, как сказано выше. Теперь я снова вынужден принимать множество разных снотворных, да и желудок мой ведет себя необузданно. Я полагаю, что и мое давление повышено сверх меры. Я глубоко разочаровался в человеке, который много лет был прахом у моих ног и эксплуатировал мою доверчивость, пользуясь моей добротой. Эта рана все еще глубока в моем сердце, и поэтому я сейчас не могу дать тебе подробный отчет об этом болезненном происшествии. Я хотел бы вкратце обрисовать тебе ситуацию, которая стала еще одним разочарованием — другого рода. Эта история произошла в Эйн Камоним, жители которого расколоты на враждующие лагеря, полностью развращены и погрязли в злоупотреблениях. Я надеюсь, Геула, что описание этих явлений поможет тебе понять ту ситуацию, которая мучит меня невыносимо.

Итак, две недели тому назад я нашел на своей постели анонимное послание, в котором корявыми буквами было написано: «Почему цирюльник строит коровник вместо конторы?» В то время я уже полностью устранился от дел деревни, однако должен был дать свое заключение по данному вопросу, ибо стройматериалы завозились в деревню в течение полутора месяцев и на месте конторы старосты еще ничего не было построено, кроме четырех бетонных столбов фундамента. А на площадке для строительства Дворца культуры можно увидеть лишь поспешно воткнутую табличку: «Здесь вскоре будет построен Дворец культуры деревни Эйн Камоним имени светлой памяти Амица Дольникера, да будет ему земля пухом». (Последнее добавление вызвано тем, что я был инициатором создания этого учреждения; вместе с тем я заявил, что не считаю себя одним из византийских императоров, в честь которых давали имена общественным местам еще при их жизни.) Но на фоне преступного затягивания строительства общественных зданий господин Хасидов, провизорный староста, отгрохал шикарный коровник, отлитый целиком из бетона, и это явление, мягко говоря, заставляет глубоко задуматься. Вследствие всех этих явлений я передал анонимную записку для работы с ней совету, но делегаты отнеслись к жалобе с явным пренебрежением, опираясь на тот факт, что жалоба не подписана. Вследствие моего известного многим бескомпромиссного отношения к анонимным письмам (кстати, дорогая, посмотри стенографический отчет рабочей комиссии конгресса за текущий год, и ты найдешь там после длинных пустопорожних рассуждений Шимшона Гройдеса мою речь по этому вопросу, которая располагается, как мне кажется, с 293 по 420 стр.). На этот раз я заупрямился и проинформировал г. Хасидова, что, невзирая на отсутствие подписи, меня все же продолжает занимать вопрос — на какие именно средства построен этот шикарный коровник? Г. Хасидов сказал, что он не готов ответить, пока не узнает, кто именно писал записку.

С определенной точки зрения казалось, что он прав, посему я немедленно пригласил начальника полиции в зал заседаний и велел ему начать расследование при помощи его умной собаки Сатаны. Вместе с тем я информировал его намеком о моих подозрениях, что автор записки — из числа приближенных к совету и его жалоба — не что иное, как акт личной мести, вслед за чем собака Сатана понюхала анонимную записку, тут же взяла в пыли след и пошла на второй этаж. К моему глубокому удивлению, собака Сатана зашла прямиком в мою комнату, однако через несколько минут полицейский вывел ее оттуда, охваченный страхом, ибо собака Сатана подошла к его кровати и стала громко лаять.

Таким образом выяснилось, что именно полицейский и есть автор записки и он же положил ее на мою постель, воспользовавшись отсутствием бдительности с моей стороны. Полицейский даже составил подробный протокол допроса в соответствии со стандартом, и я могу процитировать его слово в слово — со всеми занимательными и парадоксальными особенностями:

Я. Почему вы написали письмо?

Подследственный. Потому что это ужас, как разворовывают деньги деревни.

Я. Можете ли вы доказать, что цирюльник украл цемент?

Подследственный. Если бы я мог доказать, я бы подписался, так?

Я. Писали ли вы письмо с целью приватной мести или как?

Подследственный. Этого я не понимаю.

Я. Я тоже.