Волки траву не едят - Константин Стогний

Виктор и Анабель переглянулись.

– Ладно. Может, это и к лучшему, что он с нами, – заключил журналист.

Анабель неслась по трассе на всех парах, и Виктор любовался вождением девушки.

– А говорила – далеко не езжу.

– Но я же не сказала, что не езжу быстро, – парировала аргентинка.

– Куда вы так летите, вы не расскажете? – с интересом спросил Сергей.

– Вообще-то за нами погоня, если ты не понял, вояка, – Лавров сердился от такой беспечности Кремня.

– Сигнальные ракеты запускали, мы еле-еле успели выскочить из этой проклятой колонии, – добавила Анабель.

– Да это Ганс Ягер, военный пенсионер местный. Он как шнапсу напьется, внукам салюты запускает, – весело рассказал Сергей. – У него этих ракет – завались…

– Вот идиот! А мы перепугались. И что теперь делать?

– Ясно что. Ехать дальше, – отозвался Виктор. – Никто не сказал, что нас хватятся только утром. Мы должны успеть уехать отсюда как можно дальше.

Кремень уже вольно раскинулся на заднем сиденье и, открыв окно, жадно глотал ветер свободы.

– Иногда становится так классно от того, что стало так пофиг на то, что было так важно!

Сергей заметно повеселел и, что самое главное, производил впечатление абсолютно нормального человека. Виктор даже обрадовался этому.

– Витя, а ты ведь знаешь этого ФСБэшника, да?

– Кого?! – удивленно уточнил Виктор, обернувшись с переднего сиденья.

– Ну или СБУшника, Осинского – мозгоправа моего.

– Я чего-то еще не знаю? – вклинилась Анабель.

– Мы в юности учились в разведшколе КГБ, а потом выводили наши колонны из Афганистана. Вообще-то он мне жизнь однажды спас. А вот сейчас на чьей он стороне?.. На чьей бы ни был, я знаю, что и на моей тоже. За это ему спасибо…

– Жизнь он ему спас, – проворчал Кремень. – Когда это было-то? Это вот как евреи Христа еще до революции распяли, так и Осинский этот еще до перестройки тебе жизнь спас.

– Ты, главное, не волнуйся, Сережа, – успокоил его Лавров. – К утру мы до Сантьяго доедем и передадим тебя украинскому консулу. И все будет хорошо.

– А где там украинский консул? Нашего же посольства в Чили нет, – озаботился Кремень.

– В российском посольстве найдем.

– Вот уж нет! В российское посольство я не согласный!

– У вас точно не все дома, – вмешалась Анабель, успевая и следить за дорогой, и разговаривать. – Чем вам Россия-то не угодила?

– Россия – это насилие, – ответил ей Кремень.

– Государственная власть – всегда насилие, – возразил ему Лавров.

– Это да, но если в странах Западной Европы это не только насилие, но еще и общественный договор, то российская власть – это всегда только насилие, – продолжал упорствовать Кремень.

– Это как у Мао Цзедуна: «Винтовка дает власть»? – уточнила Феррер.

Машины, которые ехали сзади, давно отстали, и трасса Carretera Austral была пуста. Анабель включила дальний свет и круиз-контроль.

– Мы, Украина, унаследовали от России такой ордынский тип власти, – подтвердил Кремень догадку Феррер. – Это политическая данность на сегодняшний момент. Государственная традиция в России всегда была властецентричной. В отличие от Западной Европы, где система антропоцентрична.

– Поправьте меня, если я не права, – ответила ему Анабель. – Украина – это такое захолустье России и в Евросоюзе станет захолустьем Европы.

Кремень посмотрел на Виктора.

– Где ты ее взял? Такая молодая, а уже такая грамотная, – перешел он на русский язык.

– Где взял, где взял – бутылки сдал! – ответила на русском Анабель, и мужчины расхохотались.

– Так вот! – продолжила девушка уже тоже на русском. – Когда мы говорим «русская культура», что мы себе представляем? Городскую культуру – Достоевского, Толстого, Рахманинова, Солженицына. Когда вы демонстрируете украинскую культуру, что вы нам показываете? Селянок в ярких лентах, запорожских казаков в турецких шароварах.

Кремень слушал Анабель с открытым ртом, то и дело косясь на Виктора, а тот только улыбался. Анабель не останавливалась:

– …То есть на уровне символов Украина – это село. Зачем российскому городу договариваться с украинским селом? Он же его просто пересилит.

– На самом деле мы не крестьянская страна! – возразил Лавров. – С середины двадцатого века большинство населения Украины проживает в городах и…

– …К сожалению, она права, Витя, – перебил Сергей. – Даже в наши дни украинская государственная власть предпочитает не договариваться со своими избирателями, а применять насилие. Однако даже если, по словам… Девушка, как вас зовут, кстати?

– Анабель.

– …Да… Даже если, по словам Анабель, мы станем захолустьем Европы, то все равно украинские граждане будут в выигрыше, поскольку российская государственная традиция решать все противоречия исключительно насилием будет откорректирована в пользу договороспособности власти.

– А вы не похожи на сумасшедшего, – искренне сказала Анабель.

– Нет, дорогая моя, я – сумасшедший. От вашей красоты и обаяния.

– Кремень! Старая ты обезьяна! Не приставай к девушке, – наигранно разозлился Виктор, и Анабель рассмеялась.

– И все же, – продолжил Виктор, – единственное, что нас объединяет со странами Западной Европы, – это христианство. Вспомните знаменитейшую фреску Микеланджело, где Бог и Адам соприкасаются перстами: отсюда вырастут «права человека» и прочие просветления философов-гуманистов. Вот почему западнохристианская цивилизация антропоцентрична. Но в нашем христианстве такого нет.

– Да. И в других мировых религиях – в цивилизациях Индии, Китая, арабских странах – такого нет, – подтвердил Сергей.

Виктор понимал, что у Сергея стадия ремиссии. Обычно душевнобольные люди не помнят, что с ними происходило во время приступов, а если и помнят, то очень смутно, будто видели это во сне. Лаврову очень не хотелось видеть своего старого товарища таким, каким он был в немецкой колонии, но обострение могло произойти в любой момент.

– Серега, ты отдохни, ладно? Тебе нельзя много думать, а тем более волноваться о вопросах геополитики. Зачем нам проблемы?

Сергей ничего не ответил. Он думал о чем-то своем, глядя в окно.

Анабель рассматривала Кремня в зеркало заднего вида. Это был седовласый мужчина сильно за сорок. Его синие глаза источали скромность, на какую вообще способен душевнобольной человек. Кожа у него была очень бугристая, как шкурка апельсина, – видимо, сказывалось длительное пребывание в неблагоприятных условиях.

– Я, кажется, сдуваюсь, – обратилась аргентинка к Виктору. – Время все-таки не детское, спать привыкла. Сменишь меня на заправке?