Украденный сон - Александра Маринина

– Почему?

– Вы мне еще тогда, в первый раз, очень понравились.Помните, когда вы вошли в квартиру и начали хохотать, потому что мы с вамиоказались совершенно одинаково одеты. И я подумал: «Вот человек, которыйпредпочитает простоту и комфорт». Я и сам такой. Вику это иногда прямо бесило,особенно ее выводили из себя мои вечные кроссовки. Сто раз ей объяснял, что понашим грязным улицам не имеет смысла ходить в обуви из натуральной кожи, иначеее придется через неделю выбрасывать. А такая вещь, как удобство в ущербэлегантности, вообще была недоступна ее пониманию.

Поэтому когда я увидел, что вы одеты так же, как и я, теплои удобно, то сразу же почуял в вас родственную душу и проникся к вам симпатией.А вы мне не поверили и стали подозревать…

– Да ладно вам, Борис, не поминайте старое. Такая уж уменя работа.

Мне ведь вовсе не хотелось вас подозревать, вы мне тожепонравились. Но на нашей работе личные чувства плохо сочетаются со служебнымисоображениями.

– Это всегда так? – спросил Карташов, бросив на Настювнимательный взгляд, словно поняв, что за словами, касающимися лично его,кроются какие-то другие мысли.

– Не всегда, – вздохнула она, – но часто. К сожалению.Знаете, наша работа очень похожа на театр.

– На театр? – удивился художник. – Почему?

– Притворяться приходится. Даже не притворяться, а…Скорее, наступать себе на горло. Это трудно объяснить. Вот, например, вы можетелюбить одних заказчиков и не любить других, с одними разговаривать любезно иидти навстречу всем их пожеланиям, а с другими разговаривать резко и быть неуступчивым.Они могут на вас обижаться, считать человеком невоспитанным и трудным, номир-то ни для кого не рушится из-за этого, ничьи судьбы не ломаются. Так что выможете оставаться самим собой и жить в ладу с собственными вкусами. А мы, еслипойдем на поводу у своих вкусов и эмоций, можем наделать таких ошибок, которыеобернутся для кого-то катастрофой, жизненным крахом. Это в учебниках преступник– плохой, а потерпевший достоин сочувствия. На самом деле преступники такиебывают, что от жалости к ним сердце разрывается, а потерпевшие попадаютсяиногда такие, мягко говоря, неприятные, что и сочувствия не вызывают, и веритьим не хочется, а по некоторым вообще тюрьма давно плачет. И вот представьтесебе, что будет, если мы начнем верить только тем, кто вызывает у нас симпатию,и не верить всем тем, кто нам не нравится. Будем искать подозреваемых толькосреди тех, кто нам неприятен, заранее исключая из круга возможных преступниковтех, к кому у нас, как говорится, душа лежит. Представляете, сколько преступниковостанется на свободе? И сколько невинных могут пострадать?

– Я не думал, что это вызывает у вас психологическийдискомфорт, – осторожно заметил Карташов. – То, о чем вы говорите, достаточноочевидно, но мне никогда не приходило в голову, что работники милиции могутиз-за этого страдать.

– Это никому в голову не приходит, – безнадежно махнуларукой Настя.

– Может быть, как раз потому, что слишком очевидно. Яиногда бываю в театре у своего знакомого на репетициях. Он все время борется стем, что некоторые актеры не могут скрыть своего личного отношения кперсонажам.

Когда я посоветовала ему взять в труппу психолога, онпосмотрел на меня как на душевнобольную. Ему даже в голову не приходит, чточеловек – не автомат, который можно по мере надобности включать и выключать.Некоторым это легко удается, а некоторые совсем не умеют забывать, какие ониесть на самом деле. Вы никогда не задумывались над тем, что каждая хорошосыгранная роль – это не только чудо перевоплощения, но и ломка собственнойиндивидуальности?

– Как-то в голову не приходило…

– Тем не менее это так. А любая ломка, пусть дажедобровольная и щедро вознаграждаемая успехом и признанием, это, по существу,травма, после которой нужно восстанавливаться. Разве артисту кто-нибудь в этомпомогает? Нет. И нам никто не помогает. И никто нас к этому не готовит. Затосколько разговоров о том, что работники милиции жестокие, бездушные, в лучшемслучае равнодушные! А как же ей не быть, деформации этой? Чтобы сохранитьфизическую целостность, разрабатывают целые тома инструкций по техникебезопасности. А о душе, как водится, забыли.

На кухне появился эксперт Зубов, вечно хмурый и чем-тонедовольный, но аккуратный и дотошный. Вместе с Ольшанским они составляли взрывоопаснуюсмесь. Следователь по достоинству ценил эксперта и очень любил с ним работать.Зубов же терпеть не мог Константина Михайловича за его постоянные подсказки ируководящие указания, без которых работал ничуть не хуже. Конечно, Зубов вглубине души признавал, что Ольшанский и в самом деле прекрасно разбирался вкриминалистике. Ах, кабы не его назойливость и приказной тон…

Настя глянула на Зубова и подумала, что он, похоже,скрежещет не только зубами, но и всеми костями и суставами.

– Ольшанский велел передать, что ты можешь бытьсвободна, – обратился он к Насте, презрительно скривившись на слове «велел». –Так что не жди нас, если не хочешь.

– Вам еще долго? – спросила она.

– Там полный джентльменский набор: пальцы, обувь,кровь, слюна, запах, микрочастицы. Еще час, наверное, провозимся, если не два.

Зубов повернулся к Борису и сказал ему, щелкая зажигалкой иприкуривая:

– Спасибо, что сделали все, как я просил. Очень удачнополучилось.

Стол и стакан просто стерильные, работать одно удовольствие,никакой лишней грязи.

Настя неохотно поднялась со стула. После нескольких часовожидания на улице она только-только согрелась.

– Я, пожалуй, поеду. Поздно уже.

В прихожей Карташов быстро вкрутил в светильник лампочку,заботливо вывернутую в ожидании посетителя. У самых дверей Настя вдругостановилась.

– Борис, вы не могли бы мне помочь?

Настя совсем потеряла сон. Лежа в постели рядом с Лешей, онане спеша подводила итоги и готовилась к завтрашнему дню. Жаль, что спектакль,разыгранный в квартире у Карташова, не принес тех результатов, на которые онанадеялась. Конечно, следов там осталось более чем достаточно, чтобы в случаенеобходимости доказать присутствие в квартире человека, личность которого ониустановили буквально через час. Теперь за ним по пятам будут ходить люди, и ужезавтра станут известны хоть какие-то его связи. Но на провокацию Бориса,обвинившего его в убийстве, гость не поддался. Он прекрасно собой владеет,очень хорошо подготовлен, потому что сразу выдал себя за вора, несмотря навнезапное нападение хозяина квартиры, и ни разу не ответил ударом на удар, хотямускулатура у него, по словам Бориса, весьма впечатляющая. Да и тренировкасказалась: побитый «воришка» что-то подозрительно быстро оклемался настолько,что сумел смыться из квартиры и даже не очень при этом нашуметь. Что ж,отсутствие результата – тоже результат. Пусть этот «качок» сумел скрыть своеистинное лицо и не выдал тех, кто его послал, но уже из самого этого фактаможно извлечь полезную информацию. Не все же удается так легко и просто, какблеф с Василием Колобовым, который с перепугу верит всему. Да и везение тожесыграло свою роль, ведь отправленным Колобову письмом они стреляли наугад. Хотянет, это не совсем верно. Как бы ни отреагировал он на письмо, это была быинформация. Он мог бы, например, совсем не испугаться, выбросить письмо вмусорное ведро и никуда в назначенное время не пойти, и это означало бы, чтоНастина гипотеза неверна. Или он мог бы испугаться настолько сильно, чтоприбежал бы в милицию и сам рассказал, кто и за что его избил после убийстваВики Ереминой. Но Колобов сделал то, что сделал, и теперь она, Настя, знает,что Вика сказала своим убийцам, будто Василий Колобов видел ее вместе с ними наСавеловском вокзале. А труп ее нашли в районе платформы «75-й километр» Савеловскойдороги…