В ста километрах от Кабула - Валерий Дмитриевич Поволяев

высоте: что-то там, несмотря на хлябь и осень, ремонтировали, к чему-то готовились – к жизни, к зиме, к дням, когда кто-нибудь с морозной высоты захочет посмотреть на Москву, к хорошим кассовым сборам, к восторженным вскрикам ребятишек, поднятых в небо, к глухому опасению мамаш, оставшихся внизу. Ребятишки, мамаши – восторг, ойканья, тайны высоты, падений и взлетов, бытия и небытия – какая это все-таки чушь, как не правы те, кто этим занимается: нет на свете настоящих людей, людишки-то все маленькие, съежившиеся, будто съеденные дождем и пространством, всемером любят нападать на одного и с визгом драпают, когда вместо одного против них вдруг оказывается двое. Со смертью Сергеева человечество вымерло, а если не вытерло, то что оно без Сергеева?

Семь лет назад подружка пригласила Майю на танцы в парк имени Горького.

– На танцы? – засомневалась Майя. – А это прилично?

– Прилично, еще как прилично, – засмеялась подружка, – танцевальной зал там круглый, ротонда. Манеры дворянские, давно забыто. Посмотрите налево – услужливые кавалеры с оттопыренными локтями, этикет, шарканье ножкой, посмотрите направо – духовой оркестр, как в начале века. Тебе это обязательно понравится. А знаешь, – подружка оживилась, круглое личико ее порозовело, – там есть один дяденька лет семидесяти пяти, который не пропускает ни одного танца. На вечера он всегда приходит в наутюженном фраке.

– Наутюженный фрак всегда блестит, неприлично блестит, эта одежда всегда была из разряда поношенной. Тебе нравится поношенная одежда?

– Да сам дядечка из разряда поношенной одежды – песок пополам с перхотью, все из него сыплется, не в этом дело. Он – всего-навсего – иллюстрация. В парке неприлично ходить по дорожкам, часто пристают, если даже и не пристанут, то все равно попытаются обслюнявить, – в общем, Май, это неприлично, а вот танцевальная ротонда – это прилично, в ней дух совсем другой, нравы иные, в ней все не так, как в парке. Пойдем!

Майя согласилась, не потому, что некуда было пойти или, допустим, существовал острый дефицит в кавалерах – особенно в таких, как семидесятипятилетний трясун – распространитель моли, перхоти, старческого песка и ему подобные любители танцев, помнившие еще потемкинские балы, – впрочем, именно в этих кавалерах дефицит и существовал, – нет, слишком уж упрашивала ее подружка, слишком уж возбужденным, даже каким-то таинственным было ее лицо, и Майя поняла: если она откажет подружке, та будет больше, чем просто огорчена. Майя рассмеялась и махнула рукой – обе мы лихие бабенки, обе знаем вкус танцев, пошли охмурять семидесятипятилетних трясунов! Подружка заулыбалась счастливо.

На танцах, в старой, пахнущей одеколоном, воском и пылью ротонде, к Майе подошел невысокий парень в свитере, спросил, глядя прямо в глаза:

– Танцуешь? – сразу на «ты», грубовато, хотя голос его был мягким, каким-то терпеливым – видать, парень этот имел непростой характер.

– Танцую! – усмехнулась Майя, хотела произнести что-нибудь резкое, но сдержалась: излишняя прямота, неоправданная грубоватость неожиданно сработали – парень ей понравился. И даже то, что он был в свитере, понравилось. Спросила, указывая на свитер: – Смокингом не удалось запастись? Денег не хватило или в магазине все распродали?

– Ни то ни другое. Свитер – моя любимая одежда для званых обедов, дипломатических раутов, посещений премьер-министров, а также танцевальных балов.

– Вас часто зовут к себе в гости премьер-министры?

Парень в свитере усмехнулся и ничего не ответил, лицо у него осветилось изнутри, сделалось добрым и одновременно беззащитным, как у ребенка, и Майя невольно подумала, что человек этот до самой старости будет хранить в себе ребячье начало, будет способен на шутку и неожиданный поступок. И еще отметила, что парень в свитере – очень опрятный, он до конца дней своих таким опрятным и останется. Даже если его подсекут годы, откажут ноги, руки и он не сможет ухаживать за собой – все равно сумеет блюсти себя. Как, чьими руками? – этим вопросом Майя не задавалась.

Не дожил до старости Саня Сергеев, Александр Александрович, Ксан Ксаныч Сергеев, капитан московской милиции, милый до слез, необходимый, как дыхание, человек. Единственный…

Перед свадьбой он появился у Майи в изящном, с большим мастерством сшитом смокинге. Майя удивленно наморщила лоб – это что еще такое? Она никогда раньше не видела смокингов, только предполагала – выглядеть эта одежда должна именно так. Рубашка была твердой от крахмала.

– Ты словно с картинки! – всплеснула руками Майя. – Или с выставки! Манекен с витрины.

– Поясняю: «смокинг» в переводе на русский «костюм, в котором курят», а в обычном объяснении, без перевода – одежда, позволяющая человеку, не знающему этикета, скрывать, что он этикета этого не знает. Я, например, этикета не знаю, это меня угнетает, поэтому, что мне надо сделать, чтобы снизить давление? Купить себе смокинг. Так я, собственно, и поступил.

– Эх, ты-ы, – Майя укоризненно покачала головой, – по-моему, ты не незнание этикета скрываешь, а совершаешь некий жертвенный поступок. Ты же никогда не носил смокинга. Зачем он тебе?

– Чтобы понравиться тебе.

– Спасибо. Ах, Сергеев, Сергеев! Ты все время находишься в движении, у тебя нет постоянной точки, в которой бы ты застыл – ты все время разный, и угол жизни у тебя разный: то старый свитер, то новенький, с иголочки смокинг… Нет бы остановиться на золотой середине!

– Я подумаю, но чем все-таки не нравится тебе мой костюм?

– Нравится, – немного подумав, ответила Майя, – только… – она сделала изящное движение, помяла пальцами воздух.

– Прошу без критики… Без критики! – Сергеев поднял обе руки, ладонями примял пространство перед собой и словно бы что-то с натугой, довольно тяжело отодвинул: носить смокинг – непростая штука, оказывается. Сергеев не выдержал игры, сделал шаг в сторону, на обочину и по колени погрузился в пыль; он начал что-то бормотать про нью-йоркского миллионера, сто лет назад сшившего себе смокинг специально для того, чтобы нанести визит принцу Уэльскому; на необычный костюм тогда обратили внимание, несуразный костюм, как часто водится в подобных случаях, по формуле «вдруг» сделался модным – еще один чудак сшил себе смокинг, потом еще один, и еще – так дошло до того, что смокинг сконструировал себе еще одни миллионер. По фамилии Сергеев.

Потом была свадьба – бедная, почти без подарков, с отчаянным ликованием: разве счастье в подарках? – с криками «горько», с запахом листвяного дыма, яблок, свежих грибов, дождя и бродячих собак – странный запах, из чего он составлен – одному только Богу известно, из ничего составлен, из воздуха, из дыма и свадебных поцелуев, – Сергеев потом разгадывал запах по отдельным составным и несказанно радовался: пахнет грибами, пахнет спаленной листвой, пахнет антоновкой, он вообще умел радоваться, как ребенок, все встречал счастливой улыбкой – лучик солнца, пробившийся сквозь черные тучи, ясноглазого котенка, выбравшегося из подворотни, воробья и всплеск крупной рыбы