Огненный всадник - Михаил Голденков

Думал царь, что бравым маршем он к сентябрю выйдет к границе Польши. Но этот план уже сорвался, ибо под Смоленском сложили головы пять тысяч человек, а сдачей города даже и не пахло. Вот и у Золотаренко дела шли слишком туго для полного оптимизма.

— Штурмовать! Всеми силами и сейчас же! Проклятый город! — истерично кричал царь, мечась по шатру и разбрасывая в бешенстве географические карты, доклады, лежавшие на его столе, черновики писем, письменные заказы новых пушек и ядер в Туле, письмо из Москвы, сообщающее о начавшейся в городе эпидемии. Все это он начал рубать саблей с криком: «Проклятье!»

С обратной стороны шатра притаились стольники Петр и Дмитрий Алексеевичи Долгоруковы с Богданом Хитровым. Хитров осторожно прислушивался, стоя ближе всех к выходу — он только что вышел из шатра.

— Что там? — спросил Петр Долгоруков.

— Кажись, опять буйствует, — шепотом отвечал Хитров.

— Нехорошо это, — поморщился Петр, — значит, жди беды.

Тогда пойдем, Богдан, подобру-поздорову отсель. Думаю, 6 Зак. 1703 хотели мы как лучше, а выйдет все худо. Заставит завтра же на штурм идти. Как пить дать заставит.

— Оно может быть, — кивнул Дмитрий Долгоруков, — а что по Кмитичу сказал?

— Да ничего! — пожал плечами Хитров. — Он такого не знает и не помнит.

— Доведет наш дурень нас до гробовой доски! — зло блеснули синие глаза Дмитрия. — Надо как-то в свои руки руководство брать. Надавить на него нужно сильнее, чтобы уходить на Волынь скорее. Надавить через Морозова надо, ибо царь наш всегда дядьке Морозову письма пишет да советы спрашивает. Вместе всем надо ему сказать, а не одному Богдану. Нет здесь митрополита Никона, некому его с толку сбить!

И все трое отошли от шатра.

Однако князья Долгоруковы и Хитров напрасно боялись государевой злобы. Уже через пару часов Алексей Михайлович вновь выглядел спокойным и добрым. Он приказал готовить пир на следующий день. И вот 15 августа на Девичьей горе был накрыт стол для всех воевод. Перед пиром царь провел тайное совещание, на которое, однако, не пригласил Хитрова, как и иностранных полковников. Алексей Михайлович, тем не менее, изложил точку зрения Хитрова и спросил, как быть в ситуации, если русские казаки выразят протест против затянувшейся войны в союзе с московитами против родственных «бе-лорусцев», а не против ляхов.

— Это верно! — закивали все головами. — Неправильно мы это все сделали!

— Надо было, наоборот, унию заключить не с Малой Русью, а с Литвой против Польши, тем более что литовский гетман Януш Радзивилл поляков не жалует, — говорил князь Иван Хованский.

— Так давайте предложим этому гетману свое покровительство и защиту от Польши, с условием, что занятые нами города, естественно, со Смоленском, остаются у нас, раз уж Бог их нам дал. А остальными землями и городами, так и быть, пускай литвины подавятся! — предлагал князь Иван Хромой-Волконский. — Пообещаем им как обычно — их свободы и хозяйства сохранить. Ну, а потом ляхов и жидов выгоним и своих людей на их места поставим! Так уже делали в Брянске.

Все одобрительно кивали головами, мол, правильное решение.

— И Литва наша будет, и глядишь, вместе с русинами и литвинами Польшу завоюем! А там и всю Инфляндию у шведов отберем. И вот тогда будем жить — не тужить! Все наше на Балтике будет! — радовался стрелецкий голова Артамон Матвеев.

— Матвеев! — строго окрикнул его царь. — Со Швецией мы пока не можем воевать, а вот все земли Руси и Литвы подчинить можем вполне. Но Смоленск — это заноза в нашем заду! Смоленск надо срочно брать, как и Витебск, Могилев, Минск и Вильно, чтобы говорить с Радзивиллом с позиции силы. А то он еще подумает, что мы испугались!

— Завтра же на штурм пойдем, государь, всем миром и возьмем этот чертов город! — кричали оба Долгорукова, поднимая кубки с медом, — ей-богу, ведь шапками закидаем!

— Этой же ночью, — хитро улыбнулся царь, — сможете?

— Сможем! — почти хором ответили князья Долгоруковы.

— Царев город! — закричали все, поднимая кубки за царя и победу. Поднимал кубок и запорожский атаман Золотаренко.

В Киеве в кабинете гетмана Зеновия Богдана Хмельницкого царил если не переполох, то, по меньшей мере, легкая паника.

— Спадары полковники, — говорил своим приближенным гетман с почерневшим лицом, — в Гомеле во время вылазки гарнизона тамошнего замка убит черниговский полковник Степан Подобайло.

— Как так?! Он же там еще в 49-м году воевал!

— Не может быть!

— Отвоевался!

— Спадары! Яны ж Подобайло забили, гадюки!

Полковники недоуменно смотрели друг на друга, сокрушенно трясли оселедцами на бритых головах, в сердцах рубили ладонью воздух…

— Степан Подобайло, — грустно повторил Хмельницкий, кивнув головой, — слава герою. Давайте встанем, спадарство, и почтим сего доброго воина молчанием.

Все встали и, постояв с низко опущенными головами, вновь сели за круглый стол.

— Что вы хотели?! Воевать и не погибать?! — выкрикнул кто-то в отчаянье. — Так и далей будет! Только вот ради чего?! Зачем нам тот Гомель опять сдался?! На кой лях?!

— А я как раз про наших ляхов и хочу поговорить, — вновь заговорил Хмельницкий, посчитав, что уже дал время своим людям выпустить пар, — похоже, обдурил нас москаль-ский царь. Того ли мы хотели, когда подписывали Переяславскую раду? То ли нам обещал их Бутурлин? Мы ведь вместе против ляхов биться хотели за Русь нашу матушку. А бьемся с той же Русью — с Литвой. Наши лучшие люди гибнут на земле наших братьев, — Хмельницкий потряс в воздухе Библией. — Ось! «Библия Русская», спадары! Ее печатал сто сорок лет назад полоцкий доктор наук Францыск Скорина! Для нас печатал! Для всех православных русских людей Киева печатал! На одной Библии мы с литвинами выросли! Вместе татар разгромили на Синих водах, не пустив Орду в Русь! И что же! Значит, сейчас будем помогать московскому князю рубить своих же братьев Литвы без всякой пользы для Руси?! Да, мы сами виноваты, что вписались в войну против Речи Посполитой, желая посчитаться с ляхами. Но нам нет смысла воевать с литвинами.

— Верно! — поднялся Иван Володыевский. — А я предупреждал: не связываться с московским царем! Эти ордынцы всегда только и думали, как бы больше земель русских отхватить! Теперь дела еще более запутаны, чем в нашем роду Володы-евских, где одни за Русь воюют, а другие, как Юрка, за ляхов и короля! Что же это у нас за славянское братство такое, Панове?!

— Вспомните 51-й год! — кричал кто-то. — Литвины нас рубали не хуже ляхов!

Полковники вновь подняли гомон. Одни заступались за Переяславскую раду, другие хулили ее, припоминали гетману все обстоятельства заключения унии, что силой загоняли людей принять присягу, что Киевское духовенство так-таки отказалось присягать царю… Припомнили даже Барабаша, у которого Богдан выкрал королевскую грамоту и подпаивал, лишь бы тот не жаловался Яну Казимиру.