Россия Путина - Иван Бло

Пересмотр духовной традиции

Такое понимание духовности, ведущее к подражанию Христу и приближению к Богу, полностью противоположно тенденциям, господствующим сегодня на Западе.

Там провозглашается единение инстинктов и разума, как будто самой природе человека присуща добродетель. Как писал Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, принято считать вслед за Жаном-Жаком Руссо, что человек добродетелен по своей природе и что если предоставить ему свободу, он автоматически будет творить добро. Такие антропологические взгляды наивны и опасны, потому что они открывают двери проявлениям зла. Они могут привести к победе сил смерти: снижению рождаемости, массовым абортам, применению эвтаназии в отношении стариков, распространению опасных наркотиков, антиобщественному поведению. Более того, к этому губительному единению инстинктов и разума добавляется стремление разрушить все аффективные связи, призванные ограничивать абсолютную свободу человека. Человека больше не поощряют к самопожертвованию ради ближнего своего, своей семьи или родины. А ведь направленная на благо аффективность является единственной силой, способной противостоять силам зла, ибо один интеллект, не обладая собственной энергией, здесь бессилен.

История свидетельствует о том, что самые безжалостные революционеры были уроженцами крупных городов, где у них не было собственности и зачастую семьи, то есть прочных корней: так было в Санкт-Петербурге начала ХХ века, так было в крупных немецких городах, охваченных массовой безработицей накануне прихода к власти Гитлера, так было в парижских предместьях в 1792 году. Человек с корнями не может быть революционером по своей природе. Утрата корней приводит к хаосу, что хорошо видно на примере недавних беспорядков в пригородах некоторых городов США с преобладанием темнокожего населения.

Так называемый современный мир отворачивается от заботы о душе, которая была так важна еще в Древней Греции, а затем подхвачена христианством во времена Римской империи. По своей сути права человека сводятся к рационализации, направленной на оправдание капризов человеческого эго и уничтожение корней, без которых цивилизация невозможна. Право и экономический расчет стоят на службе прихотей эго, якобы освобожденного, но на самом деле скованного собственными страстями и хаотичными инстинктами. Персонаж одного из романов Достоевского говорит, обращаясь к студенту: «Ты хочешь заняться правом? Чтобы загонять людей в угол?». Ни о каком милосердии здесь и речи не идет.

На Западе люди все больше утрачивают какую-либо внутреннюю жизнь. Наполненное смыслом существование, опирающееся на четыре фундамента – корни, идеалы, миссия и поведение – заменяется абсурдной жизнью в поисках переживаний ради переживаний (по-немецки Erlebnis), потому что это возбуждает нервную систему и прогоняет скуку. Для такого образа жизни присуща одержимость скоростью, поскольку время отныне воспринимается не как данный нам ресурс, а как бег вперед вплоть до смерти, о которой, впрочем, стараются забыть. Великий Шекспир так описывает такую абсурдную жизнь в трагедии «Макбет» (1606 г.): «Жизнь – это повесть (…), рассказанная дураком, где много и шума, и страстей, но смысла нет.»[97] Три главных врага человека таятся отнюдь не там, где их видит современная западная мысль. Пацифизм, материализм и рационализм есть предметы гордости для декадентской элиты, господствующей на Западе. Однако пацифизм игнорирует зло и основан на наивности с большой примесью трусости. Он предполагает не борьбу со злом (необходимую для любого настоящего милосердия), а дезертирство, всегда бывшее преступлением.

Материализм, считающий себя лишенным суеверий, есть не что иное, как утрата Бога. Он отнимает у человека божественное измерение, к которому тот может стремиться, и низводит его до животного состояния. По меткому выражению Ницше, столь близко к сердцу воспринимавшего то, что он называл «смерть Бога» во внутренней жизни человека, «человек – это веревка, натянутая между зверем и сверхчеловеком»[98] и в случае утраты идеала (Сверхчеловек или Бог) человек вновь превращается в зверя.[99]

Рационализм есть суеверие, в соответствии с которым, в мире нет Бога. Он превозносит разум, презирает опыт, а значит и традицию. Он не принимает в расчет то, что человеку дана не только жизнь, но также и существование, экзистенция. Рационализм приводил к созданию тоталитарных обществ. Убив традиции, он высвободил смертоносные инстинкты. И по этому поводу Ницше также был прав, предрекая начало «эпохи варварства».

Такой материалистичный, пацифистский и рационалистский мир, ведущий к животному состоянию, войне и абсурду, прекрасно был описан великим философом-экзистенционалистом Мартином Хайдеггером, называвшим себя последователем Паскаля, в форме того, что он называл Gestell. Хайдеггер так описывает мир Gestell: «Закат происходит, во-первых, в виде крушения мира (…) и, во-вторых, в виде (…) опустошения земли. Крушение и опустошение достигают соразмерной им полноты в том, что человек метафизики, animal rationale, упрочивается в статусе трудящегося животного. Такое упрочение статуса утверждает крайнюю слепоту в отношении забвения бытия. (…) Прежде чем сможет наступить событие Бытия в его изначальной истине, должно сперва надломиться бытие как воля, мир должен быть принужден к крушению, земля – к опустошению и человек – к пустому труду. (…) Человечеству метафизики отказано в пока еще сокровенной истине бытия. Трудящееся животное оставлено дышать угаром своих достижений, чтобы оно растерзало само себя и уничтожилось в ничтожное ничто».[100]

«Приоритет отдается всему, что материально, а также воле к власти как высшему проявлению рассчитывающего разума». Истина превращается в абсолют, Добро низводится до полезности, а Прекрасное – до прихоти как элемента игры. Мы живем в полном отсутствии медитации. Господствует произвольное, но богатое ощущениями пережитое (Erlebnis). Животность и разум вступают в альянс. Мы отказываемся от бытия ради «ценностей», которые суть лишь субъективные идеализированные прихоти. Человек начинает блуждать и превращается в сырье для Gestell. Коль скоро люди должны быть взаимозаменяемы, понятие нации становится неуместным.

Защищающее человека событие (Ereignis) может вернуть его к бытию, чтобы он мог обретаться в четверице. Нужно оберегать четверицу, то есть мир человека, структурированный четырьмя полюсами, коими являются: Бог, корни, идеалы, смертные. Для этого поэзия имеет важнейшее значение. Человек может обитать между небом и землей, потому что человек как таковой всегда соотносил себя с чем-то небесным и соизмеряемым с ним. Мера, необходимая поэзии, необходимая для обитания человека, есть Божество. «Когда возникает поэзия, человек живет на земле как человек (…) и тогда высота неба сияет для людей, расцветая, как корона».[101] Человек является человеком только тогда, когда он ощущает себя между идеалом и своими корнями.