Когда-то там были волки - Шарлотта Макконахи

что я чуть не воспламеняюсь. — Думаю, именно это и произошло с нами, — шепчу я. — Бывают дни, когда мне кажется, что мы бесконечно далеки от природы, что она медленно выветривалась из нас, пока мы не стали больше похожими на машины, чем на животных.

— А в другие дни? — спрашивает он.

— В другие дни, — медленно произношу я, — я думаю, что сойду с ума от человеческой дикости.

Проходит несколько часов, и в дверь снова стучат.

— Да здесь сегодня гребаный проходной двор! — ворчит Фергюс. По мере того как он напивается, его акцент становится все сильнее, и я едва его понимаю. Он раскачивается на своем месте, притворяясь, будто работает, но уже давно не в состоянии управляться с инструментами.

Амелия по-прежнему лежит распластавшись у двери, а потому поднимается, чтобы во второй раз открыть дверь.

— Привет, дорогая, — говорит она, но ответа не слышно, только Лэйни Бернс врывается мимо нее в гостиную и рыскает глазами в поисках Дункана.

— Черт подери, что ты делаешь? — спрашивает она его. — Я же говорила тебе… — Тут Лэйни видит меня и замолкает.

Дункан с трудом пытается подняться с пола, я замечаю, что нога у него очень болит, а потому протягиваю руку, чтобы помочь встать. Он смотрит на меня с благодарностью, направляется к Лэйни и уводит ее в коридор.

— Мне нужно похоронить его, Дункан, — слышим мы ее слова. — Я хочу, чтобы все это закончилось.

Они исчезают в спальне Дункана, дверь закрывается, и их голоса больше не слышны. Мне кажется, это появление значит, что не Лэйни убила мужа, если только она не чертовски хорошая актриса.

Я отхлебываю вино, о котором уже забыла.

— Бедняга, — говорит Фергюс.

— Ей так лучше, — возражает Амелия.

— Слушай, нельзя ли проявить немного уважения к бывшему другу? — возмущается Фергюс.

— Он не был моим другом.

— Может, и так, но никто не заслуживает того, чтобы его съели заживо.

В комнате повисает неловкое молчание. Все тщательно избегают смотреть на меня.

— Мы ведь все так думаем, правда? — вступает Бонни. — Нечего искать, потому что человека сожрали проклятые волки, которых мы все как будто не слышим. Вы сами сказали, Инти: они хищники, и их ничто не изменит.

Я встаю.

— Инти, — пытается удержать меня Амелия.

— Мне нужно в туалет, — говорю я.

Это правда, и я иду в другой конец коридора. Но, дойдя до двери спальни, я останавливаюсь и прислушиваюсь. Отсюда я слышу их слова и интонации, и меня поражает, как тихо, задушевно эти двое беседуют. Я вспоминаю, как он взял ее за руку, когда повел по коридору, как она смело вошла в его спальню. Они, конечно, друзья и знакомы сто лет, но чутье подсказывает мне, что здесь нечто большее. Когда их голоса совсем стихают, мои подозрения только укрепляются: такое долгое молчание говорит о тесной близости.

Я возвращаюсь в гостиную, так и не зайдя в туалет, сажусь на диван около Фергюса и спрашиваю тихо, чтобы никто больше не слышал:

— Это Дункан, да? С ним у нее роман?

— Нет, конечно нет, — говорит пилот, но он так пьян, что я вижу его насквозь. — Слушай, кто знает? — пытается он объяснить. — У них была любовь, давно, в старшей школе, еще до того, как она связалась со Стюартом. Неразлучная была парочка, и все ждали, что они поженятся, но ничего не получилось, учитывая, что ему тогда пришлось пережить. Сейчас ходят кое-какие слухи, но ты же знаешь, сплетни есть сплетни.

Я беру свою куртку и направляюсь к двери. Не хочу больше здесь находиться. Быстро прощаюсь со всеми, не обращая внимания на крики с просьбами остаться подольше, и ухожу. Ночной воздух холодит мне горячие щеки. Я дохожу только до деревьев, когда слышу, как открывается дверь и низкий голос окликает меня:

— Инти!

Не нужно останавливаться. Свет из окон сюда уже не падает, и я могу уйти, прежде чем он увидит меня. Но внутри вздымается какая-то волна, слишком знакомый гнев, а под ним что-то еще более зловещее. Медленное, ужасающее осознание, что я была слепа.

— Я здесь, — говорю я и жду, когда Дункан подойдет ко мне в темноте.

Он двигается медленно, как всегда.

— Ты хотела поговорить со мной.

— Почему Бонни не беседовала со мной? Почему не просила подтвердить твое алиби?

Он отвечает не сразу, размышляет.

— Потому что она поверила мне, когда я сказал, что мы с тобой провели ночь вместе. Не сочла нужным смущать тебя.

— С какой стати мне смущаться?

Он пожимает плечами.

Я смотрю ему в лицо.

— А ей стоит доверять тебе?

В полутьме глаза у Дункана черные. Я различаю только очертания его лица, нос, рот.

— Мы ведь не провели ночь вместе, правда? Вернее, провели, но не всю. Когда я проснулась, тебя не было, Дункан.

Молчание накаляется.

— Куда ты ходил?

— Я уже говорил тебе.

— На прогулку.

Ты ходил на прогулку как раз в то время, когда около твоего дома был убит человек, чью жену ты трахал.

В ушах у меня стучит кровь.

— Я отвезу тебя домой, — говорит он.

— Я лучше пройдусь пешком, — отвечаю я.

Ни за что не сяду в его машину. Я не знаю этого человека. Он сам это сказал. Он признался мне в том, что сделал, а я не услышала: мы все способны на убийство.

16

Прошло всего около года после моего знакомства с Гасом. Я опоздала на встречу с Эгги, из чего она раздула трагедию.

— И надо же, именно сегодня, — повторяла она, намазывая мне губы помадой и таща за руку по улице.

— А разве сегодня какой-то особенный день? — спросила я, но она тянула меня дальше.

Сестра была в платье-футболке, в котором казалась тощей и голенастой, волосы пострижены модным каре с челкой, доходящей до огромных глаз, обведенных черными тенями. Выглядела она изумительно, роскошно до боли и совсем не походила на тех девочек, которыми мы были в лесу.

— Подожди, куда мы идем? — настойчиво спросила наконец я.

Эгги только улыбнулась и потащила меня в загс.

Роль свидетеля со стороны жениха выполнял Джеймс, двоюродный брат Гаса. Между ними существовало поразительное сходство, хотя Джеймс был чуть ниже и сухощавее и представлял собой менее привлекательную копию своего старшего кузена. В нашем квартете ходила шутка, что, если мы с ним вдруг влюбимся друг в друга, это облегчит жизнь нам всем. А