Когда-то там были волки - Шарлотта Макконахи

Когда-то там были волки

Шарлотта Макконахи

Моей малышке

ONCE THERE WERE WOLVES

Charlotte McConaghy

Один-единственный зверь воет в лесу по ночам.

Анджела Картер

1

Когда нам было восемь лет, отец раскроил меня сверху донизу.

В лесу в дебрях Британской Колумбии стояла его мастерская, пыльная и воняющая кровью. Там сушились шкуры, и, пробираясь между ними, мы задевали их лбами. Я дрожала от каждого прикосновения, в то время как, шедшая впереди меня Эгги, которая была гораздо смелее меня, дьявольски скалилась. Несколько летних сезонов я мучилась от любопытства, что же происходит в том сарае, однако сейчас мне внезапно отчаянно захотелось сбежать оттуда.

Отец поймал кролика. Хотя он и позволял нам рыскать вместе с ним за добычей по лесу, но раньше никогда не показывал, как забивают животных.

Эгги сгорала от нетерпения и в суете опрокинула бочку с рассолом, ненароком пнув ее с низким гулким стуком, который отразился и в моей ноге. Отец поднял глаза и вздохнул.

— Вы действительно хотите посмотреть?

Эгги кивнула.

— И вы готовы к этому?

Снова кивок.

Я видела пушистого кролика и разнообразные ножи. Жертва не шевелилась; она уже умерла.

— Тогда подойдите.

Мы встали с двух сторон от верстака, выставив вперед носы.

Вблизи были хорошо видны приятные оттенки кроличьей шкурки: красновато-коричневый, и темно-оранжевый, и теплый кремовый, и серый, и белый, и черный. Целая палитра цветов, созданная природой, как я полагала, для маскировки, чтобы предотвратить именно такую судьбу. Бедный кролик.

— Вы понимаете, почему я это делаю? — спросил нас отец.

Мы обе кивнули.

— Только для поддержания жизни, — сказала Эгги.

— А что это значит? Инти?

— Мы охотимся, исключительно чтобы прокормиться, и вносим свой вклад в экосистему, а еще выращиваем пищу, мы живем по возможности на самообеспечении, — ответила я.

— Правильно. Поэтому мы выражаем уважение этому созданию и благодарим его за то, что оно помогает нам выжить.

— Спасибо, — монотонно произнесли мы с Эгги. Меня посетило чувство, что кролик на нашу благодарность плевать хотел. Я мысленно принесла ему печальные извинения. Но в животе, в самом низу, тем временем что-то трепетало. Мне захотелось сбежать. Это были отцовские владения, шкуры, и ножи, и кровь, и он постоянно носил с собой особый запах, здесь всегда было его царство, и пускай бы так оно и оставалось; казалось, вот-вот откроется дверь в какое-то более мрачное пространство, более жестокое, взрослое, и я не знала, почему Эгги решила тут присутствовать, но если это так, если она решила, значит, и я никуда не уйду. Я следовала за сестрой повсюду.

— Прежде чем есть мясо, нужно снять шкуру. Я обработаю ее, чтобы можно было использовать или продать, а потом мы съедим все части тушки, чтобы…

— …Ничего не пропало, — привычно закончили мы фразу.

— А почему это важно?

— Потому что пустая трата ресурсов наносит непоправимый вред планете, — хором сказали мы.

— Давай уже, папа, — капризно поторопила отца Эгги.

— Хорошо. Сначала разрезаем от горла до живота.

Кончик ножа вошел в шерсть, и я поняла, что совершила ошибку. Прежде чем я закрыла глаза, нож вскрыл мне горло и одним быстрым ловким движением разрезал грудную клетку.

Я рухнула на пол, распоротая и кровоточащая. Ощущения были такими реальными, что я не сомневалась — из меня течет кровь, и кричала, кричала, и отец теперь тоже кричал, и нож упал, и Эгги упала и крепко прижала меня к себе. Ее сердце билось вплотную с моим. Пальцы выстукивали ритм на моем позвоночнике. И в ее щуплых руках я снова стала невредимой. Самой собой, без крови и даже без малейшей ранки.

Я всегда знала, что отличаюсь от других, но в тот день впервые поняла, что это опасная особенность. И в тот же день, когда я, шатаясь, вышла из сарая в долгие фиолетовые сумерки и взглянула на край леса, я увидела своего первого волка, а он увидел меня.

Теперь, в другой части света, стоит тяжелая темнота и их дыхание чувствуется повсюду. Запах изменился. Он по-прежнему теплый, землистый, но более мускусный — а это означает присутствие страха, а это означает, что один из них не спит. Самка.

Ее золотые глаза тускло светятся в темноте.

«Спокойно», — без слов говорю я ей.

Это Номер Шесть, волчица-мать, и она наблюдает за мной из металлической клетки. Шкура у нее бледная, как зимнее небо. Ее лапы до сих пор еще не касались стали. Будь моя воля, я бы забрала у нее этот безрадостный опыт. Интуиция подсказывает мне, что нужно попытаться утешить волчицу добрым словом или ласковым прикосновением, но больше всего ее пугает мое присутствие, а потому я оставляю зверя в покое.

Я осторожно пробираюсь мимо остальных клеток в заднюю часть фургона. Петли скользящих дверей скрежещут, выпуская меня. Сапоги с хрустом касаются земли. Жуткое место этот ночной мир. Снежный ковер тянется к луне, сверкая для нее. Нагие деревья отлиты в серебре. Я выдыхаю в воздух облачка пара.

Стучу в окно кабины, чтобы разбудить остальных. Они поднимают головы, сонно моргая. Эван укутан в одеяло; я чувствую шеей его шершавый край.

— Шестая не спит, — говорю я, и они понимают, что это значит.

— Нас по головке не погладят, если узнают, — замечает Эван.

— Никто не узнает, — отмахиваюсь я.

— Энн взбесится, Инти.

— К черту Энн.

Ожидалось присутствие прессы, чиновников и глав ведомств, вооруженной охраны; ожидались фанфары. Однако в действительности все обернулось иначе. Мы оказались связаны по рукам и ногам решениями, которые принимались в последнюю минуту; это повлекло за собой проволочку, путешествие затянулось, и теперь нашим подопечным угрожает смерть в результате переутомления. Наши враги заставят нас держать зверей в клетках, пока у волков не откажет сердце. Но я на это не поддамся. Итак, мы вчетвером — три биолога и один ветеринар — тайком при свете луны пробрались в лес со своим ценным грузом. Молча и незаметно. Без разрешения. Именно так и следовало действовать с самого начала.

Дальше для фургона дороги нет, а потому придется идти пешком. Первым делом мы достаем клетку с Номером Шесть, Нильс и я беремся сзади,