Тришестое. Василиса Царевна - Леонид Резников

Но тяжеленная Яга оттягивала руку вниз, и Иван Царевич боялся, что до верха колодца он ее не удержит. А надо, поскольку сил на второй спуск у него тем более не было. И в самый последний момент, когда Иван Царевич уже готов был отпустить Ягу, до того устала рука держать ее, в глаза внезапно ударил яркий солнечный свет.

Зажмурился Иван Царевич, и в этот миг его сграбастала мощная когтистая лапа и выволокла из колодца, удобно разместив на теплой земле под жаркими лучами солнца. Иван Царевич выдохнул, позволил себе наконец расслабиться и отпустил Ягу, разминая затекшую руку. Яга откатилась в сторонку и развалилась рядом, дергая во сне носом, поскольку нос ей щекотала травинка.

– Веревку отпусти! – прорычал медведь. – Чего вцепился-то?

– Ага. – Иван Царевич сообразил, что до сих пор сжимает в руке грубую веревку, и с трудом разжал пальцы. – Спасибо.

– Не на чем, – утер влажный нос медведь. – Ну, бывай. Пошел я.

– А я? – Иван Царевич с трудом приподнялся на локтях, морщась от ноющей боли в передавленном запястье.

– А ты жди, когда Яга очухается. Мне тут не с руки быть – Баба она хитрая, не глупая, враз догадается, кто все провернул.

– А если она первым делом меня обратит во что-нибудь?

– Там видно будто, – задумчиво почесал бок медведь. – Хотя маловероятно.

– Знаешь, твое «маловероятно» сильно успокаивает, – проворчал Иван Царевич, руками выжимая насквозь мокрую рубаху.

– А есть другие варианты?

– Нет, – вздохнул Иван Царевич и огладил руками рубаху на пузе.

– Тогда я пошел.

– Иди.

Медведь все мялся и никак не уходил.

– Ну, чего еще?

– Да не переживай ты так, – попытался успокоить медведь. – Как-никак, ты ей жизнь спас.

– Иди уж, – только и махнул рукой Иван Царевич.

– Ладно, бывай. Если что – жги клок шерсти.

– Хорошо.

– Пошел я, значит.

– Да уйдешь ты, наконец, или нет?! – прикрикнул на медведя Иван Царевич. – Она уже завозилась.

– Точно! – повел носом медведь, опустился на четвереньки и припустил прочь, к лесу, сквозь широкий пролом в плетне, которого раньше не было.

Иван Царевич оглядел двор и покачал головой. Яга точно не обрадуется: избушка нянчит больную лапу, изба насквозь прокоптилась, дверь висит на одной петле, ручки нет, метла переломана пополам, ступа сломана, а днище от нее так и вовсе куда-то укатилось. Да и самой Яге порядком досталось. Что ни говори, а зверье расстаралось на совесть, будто душу отвело, мстя за неизвестные Ивану Царевичу обиды.

– Ох, ёшкин-батон! – завозилась старая карга на траве.

Иван Царевич как сидел, так и хлопнулся обратно наземь, лежит, обморок изображает, дохнуть боится: Яга – это вам не игрушки детские, а уж злая Яга…

Поворочалась Баба Яга, поднялась на руках, перевернулась, с трудом села, сидит, покачивается, в ум войти пытается да припомнить, как здесь очутилась. Ведь точно помнила: в колодец угодила, – а как подле него оказалась, того никак сообразить не может. Оглядела себя еще раз, руками-ногами подвигала. Цело все, вроде как, даже радикулит проклятущий – и тот на месте. Шишка на голове ноет, так то от ведра, поди. Ощупала Яга шишку пальцами, поморщилась – большая шишка, да ничего. Не первая и не последняя. Ступой-то пока овладела, поболе да покрасивше шишек набила.

Обвела Яга взглядом рассеянным владения свои и последними зубами скрипнула.

– Ну, – говорит, – ёшкин-батон, тудыть твою растудыть! Дознаюсь, кто со мной сотворил такое… – и тут повела носом и облизнулась. – Фу-фу, тришестым духом пахнет!

На запах глаза опустила.

Видит, рядышком с ней добрый молодец бездыханный лежит. Глаза у Яги на лоб полезли: надо же, еда сама в рот лезет! Да призадумалась. Не он ли, чай, ее из колодца-то вынул, преставиться не дал: одёжа на молодце мокрая вся, волосы влажные взъерошены. Сапоги вот рядышком валяются. Котомка, лук со стрелами. Точно, он! Некому больше.

Вздохнула Яга – как можно спасителя свово съесть? Хотя хочестя-а-а!..

Яга палец протянула, ткнула им легонько добра молодца в бок.

– Эй, ядрена морковка, жив али как? – а сама надеется, что молодец не шелохнется. Тады уж спокойно за еду приниматься можно. А Иван Царевич возьми да и дерни руками, будто судорога прошла. – Живой, ёшкин-батон, – недовольно пожевала Яга губами и опять Ивана пальцем в бок ткнула. – Эй!

Иван Царевич только губами почмокал сладко: лежит, время тянет, сообразить пытается, как с Ягой себя вести.

– Вижу, что не спишь. Вставай! – рявкнула Баба Яга и честно предупредила: – А то съем!

Иван Царевич решил судьбу не испытывать, поспешно глаза распахнул, сел и разулыбался, мол, поздорову ли бабушка?

– Отвечай без утайки, все как есть! Ты, что ль, меня из колодезя вынул?

– Я, – просто отвечает Иван Царевич и глаза такие преданно-влюбленные сделал.

Наморщила Яга и без того сморщенное лицо – теперь уж точно не съешь, но шанс еще оставался.

– А скажи мне, ёшкин-батон…

– Вообще-то Иван Царевич меня зовут, – поправил Иван и пальчик осторожно выставил.

– Не цепляйся к словам, – прорычала Яга. – Присказка то привычная.

– А-а, – понятливо протянул Иван Царевич. – Да как же ты бабушка в колодезе-то оказалась? – спрашивает. – Нельзя так неосторожно. А если бы я поблизости не случился? – И взгляд его изменился на наивно-честный – сидит, соломенными ресницами хлопает.

Похмурела еще больше Яга, тень на лицо надвинула и ничего не ответила, а только спросила:

– Это ты безобразие сие учинил? – сурово так, с прищуром.

– Тебе честно ответить али как? – уточнил Иван Царевич.

– Честно, – кивает Яга, а в глазах у ней огоньки неприятные зажглись, Ивана Царевича аж озноб до самых костей прошиб. – Честность украшает человека, – а сама облизываться принялась, землю ногтями кривыми скрести.

– Если честно, то не я, – ответил Иван Царевич.

Яга враз и сквасилась.

– Ёшкин-батон! – расстроилась Баба Яга. – А не врешь? Бабушке нельзя врать!

– Да не вру я. Дело-то как было: иду я себе, никого не трогаю, а тут такое творится: вы на ведре катаетесь, а потом в ступу головой. Ступа – вжиу-у! – дно у нее – хрясь! – и вы головой в колодец – у-ух! Ну, думаю, дела-а! Выручать бабульку надобно, утопнет ведь.

– Гм-м, – откашлялась в кулак Яга. – Значит, не ты. Да и куда тебе в самом-то деле сотворить такое. А плетень? Плетень хоть ты разломал? Ну признайся, а?

– Да не я, бабушка! Откуда мне силищу такую взять.

– И то верно, ядрена морковка, – окончательно повесила нос Яга и поднялась с земли, покряхтывая и вцепившись в занывшую поясницу. – А чего в лесу-то делал? Тут никто и не ходит из людёв-то.

– На Кощея иду, бабусь.

– На кого-о?! – выкатила