Гор - Виктория Ман

в спутанную золотую копну. Стекает свет по шрамам. Нужно заплатить за доставленное «неудобство» и пригрозить оставшимся женщинам держать рот на замке, иначе и они отведают хозяйской «ласки».

Язык проходится по лезвию заколки, слизывая запекшуюся кровь, а белая грудь князя вздымается размеренно. Распущена коса, не омрачен ничем лик. Лик Бога. Его Бога. Его, зовущегося Суном, сидящего спиной к окну и преданно укрывающего князя от первых лучей солнца.

Прежде чем закрутится волчок, утягивая в новый бой.

Байки на привале. Как быстро стираются образы, как быстро разъедает их тоска. Плектр под сердцем княжича. Взрывается жилка, не пульсирует больше. Свобода совсем иная. Проломленным черепом вопит счастливо, пока вытекают мозги, а крошка зубов теряется в пыли, дробясь под ступнями. Хруст. Не нужен меч, не нужен лук. Разверзается земля, уходит из-под ног. Взлетает вихрем птица, перекатываясь зелеными всполохами. Не останется даже праха.

Тюльпан цветет столь же яростно, как и хризантема. Пролегая бороздами, скручивая, захватывая, утягивая следом. Выдергивая души, чтобы вернуться в ночи, завыть многоголосьем. Сон иль явь. Нити рвутся так просто, словно детская забава. Закалить сталь. Закалить до тех пор, пока она не станет крепче или не сломается.

— Ко всему можно привыкнуть, — возвышается отец. Удовольствие мерцает белесым в его зрачках. — Они лишь жалкие насекомые, о которых нет надобности помнить. Величие — вот что действительно важно.

Лежит на полу княжич. Тает боль в иссечённой спине. Делает князь с сыном то же, что делали когда-то с ним. Холод кусает обнаженную кожу, ведет по зарубцевавшимся шрамам плеч. Бесцветные пятна витилиго расплескались проклятьем.

Тонет взгляд юноши в мареве зимней ночи. Трепещет огонек свечи, вот-вот потухнет. Мертвец раскинулся в другом углу в луже черной крови.

— Или ты, или он. Таков выбор.

Держали крепко княжича. Не покалечить, но преподать урок. Отцовский удар капал со скулы. Чужая боль — это чужая боль. Не коснется нить, не срезонирует с собственной. Убей или умрешь сам, пытай или станут пытать тебя. Долго, методично, продлевая муки. Так рождается истинная покорность, так лепится необходимое.

— Нет жалости. Нет сострадания, — давила муть серых очей. — Ты — потомок Иссу. Разум — единственное, что тобой движет.

Снег падает бесшумно. И смыкает свинцовые веки княжич. Обнимает себя за предплечья, подтянув колени к груди. Завтра всё повторится. Завтра он оборвет новые нити, и будет обрывать до тех пор, пока это не прекратит причинять нестерпимую боль.

Дальше по коридору блистает лживо пир. Мужской смех заглушает пение струн. Женский смех же льется нервно, вымученно, пока отцы, сыновья, мужья и братья нанизаны на копья над входом. Хозяева обернулись вещами.

— Знаешь, почему я возжелал в жены твою мать? — откровение. — Она из семьи Кин, ветви рода Агг — рода Основателей, что правили Небесным Царством столетия, и величие их было неоспоримо. Но взгляни на свою мать, она слаба и жалка, пусть и носит имя последней правительницы Амальтеи. Вырождается Небесный Народ. Только мы — потомки Вестников, cохраняем свою суть. И истинное имя тебе Иль’Гор. Ты обязан гордиться им и понимать свое предназначение, потому что как последние Боги этого мира, мы должны творить порядок.

А ведь когда-то в этот день впервые открыл глаза княжич. Сделал первый вдох, издал первый крик. Далеко-далеко мать молится в храме, сжимая шелковую нить. Далеко-далеко учитель читает книгу. Далеко-далеко девочка поет на кухне кухарке и служанкам, заставляя их горько плакать. Далеко-далеко, но не в разоренном поместье, где зимует княжич.

Наследие

— Служанка сказала, что видела тебя с моим сыном.

Ребёнок выпрямляется.

— Да, госпожа. Я играл юному господину.

Жемчужная вуаль сетью скрыла лик княгини. Бессонные ночи пролегли мраком под очами. Бирюза одеяния, фуксия ворота.

— Как твое имя, дитя?

— Яль.

— Так назвала тебя мать?

— Да.

— Яль… — пробует княгиня, тягучая пряная сладость на языке.

— Полное имя Химъяль, госпожа, — добавляет ребёнок. — Значит «подсолнух».

— Твоя мать знала старую речь? — раскачиваются нити, сталкиваясь с мягким стуком. В синеве искра интереса. Окидывает ребёнка оценивающим взглядом.

Щуплый, тонкокостный, низкий для мальчика четырнадцати лет. Овал лица, короткие непослушные волосы. Большие по-кошачьи зеленые глаза, пожалуй, единственное за что действительно можно зацепиться, но и то, посажены близко. Горбинка носа, крупность черт в сочетании с изящным благородством. Смешанная кровь.

— Да, госпожа. Она знала немного, — ребёнок держит спину. Робость ни к чему, он и так знает всё о себе. — И рассказывала, что в её роду был выходец из Черной касты. Вас это не оскорбит, госпожа?

Смешок. Нелепый ребёнок.

— Нет, они давно мертвы. Пусть мой муж бы и не согласился.

На губах ребёнка улыбка. Пробивается первыми цветами из-под пуха снега. И понимает княгиня, что именно красит детское лицо светом лучистым, ласковым, способным ненароком растопить сердце.

— Ты скучаешь по моему сыну? — мелькает внезапная догадка.

Что-то меняется во взгляде ребёнка, щетинясь смиренной печалью.

— Да, госпожа. Мне нравилось играть ему.

— Сыграешь и мне, дитя? — вкрадчивость плохо сочетается с привычной гордостью, но сглаживает вуаль, позволяет оправдать видением.

— Это будет для меня честью!

Провалы прогалин и грязно-серый снег. Перекличка вернувшихся птиц. Набухшие почки готовятся дать рождение листьям. Тоска в материнском сердце притупляется, когда в покоях раздаются первые аккорды:

— Далеко-далеко

пусть ветер весенний разносит

аромат лепестков -

чтоб к цветущей сливе близ дома

соловей отыскал дорогу! [1]

Блистает столица. Завернулась в тончайшие шелка из всполохов заката, сливово-медовых, с вкраплениями волнующе-красной смородины. Полнится огнями императорский дворец, обсуждая свежие вести, прибывающие с воронами. Перемежаются рукотворные сады и озерца с утонченными бутонами павильонов, переплетаются мостики и перемычки веранд.

Плывет по каналу лодка младшего племянника императора. Развлекает придворная певица мальчика своим искусством, сказывая о подвигах, о возвышенности сражений, о доблести побед и о сокрушительности поражений.

А в тронном зале совет беспокойно колышется медно-изумрудными волнами. Высоки шапки чиновников, простираются узорчатые шлейфы одеяний министров словно павлиньи хвосты.

— Князь Иссу одерживает победу за победой. Вся долина от Грозового хребта до хребта Падших подчиняется ему.

— Ваше императорское величество, позвольте, это одна пятая территории.

Венценосный Змей свернулся кольцом на голубом стяге. Гранатовые дольки в вазе. Жует император. Обсасывает мякоть, разгрызает косточки, причмокивая, пока обсуждает совет:

— Это было большой ошибкой для юного наследника отправиться дальше на запад одному. Повернуться к князю спиной, вверить ему юг.

— Я слышал, сын князя не уступает отцу в свирепости. Достаточно точны ли доносы настоятеля храма Иссу? Не растет ли вдали от наших глаз ещё один вздорный зверь?

— Может стоит призвать мальчишку ко двору? Пусть принесет присягу в саду