Стеклобой - Михаил Перловский

Сидевший за столом, не слушая, продолжал.

— Кстати, вы могли бы и оценить мои усилия, ведь очень трудно воссоздавать облик. Ювелирная работа! Вот вы же подробностей не помните. Лицо, фигуру туда-сюда, но облачение, костюм, так сказать? Приходится изворачиваться. Скажем, вот ваша фотография в бумажнике. Она, во-первых, черно-белая… И откуда мне знать, какого цвета были эти брюки? А рубашка, вы в курсе тогдашних мод? А во-вторых, я не могу себе позволить выдумывать невесть что, — он встал из-за стола и показал на свои босые ноги. — Какую обувь тогда носили? Сандалии, может быть?

Романов вспомнил тот снимок, который носил в бумажнике — отец с матерью, снятые крупным планом, сидят на лавочке в парке. Коньяк наконец подействовал, оцепенение отпустило.

— Кто вы, к черту, такой? — его голос зазвучал ровнее.

Отец картинно поклонился:

— Я, Дмитрий Сергеевич, очень важная персона, я то, ради чего вы здесь. Я — душа этого города.

Романов молча слушал отзвук сказанных слов.

— Можно сказать, сущность, — отец вздохнул и подпер щеку ладонью. — Каждый раз нечеловечески трудно объяснять. Очень нервная работа. Приходишь, например, не травмируя, какой-нибудь посторонней продавщицей — не верят! Кста-а-а-ати, — неприятно протянул он. — Пробовал я с вами Мерилин, например, Монро. Но она вас так, я припоминаю, не шокировала. При том, что она, не обидь бог ее душу, давно того, а? Я вам, между прочим, жизнь спас, чтоб вы знали, — ворчливо проговорил он и ткнул в Романова пальцем. — Папаша-то ваш, здоровья ему крепкого, пока среди живых. А вы нервничаете.

Романов вдруг подумал, что вся эта история с мэрством его изрядно сбила с толку. Он совершенно расслабился и забыл, что, по сути, вышел на поле боя, где каждый шорох — знак опасности. И вот он, замечавший раньше каждый случайный взгляд, пропустил водородную бомбу.

— Вы, Митя, буду к вам обращаться по-свойски, не хотите закурить? То есть вы, конечно, не хотите, вы собирались бросить, и я вам охотно помог. Но вдруг сейчас вам это необходимо? — заговорщицки наклонившись к Романову, проговорил отец.

— Что значит «помогли»? — мрачно спросил Романов и тут же ощутил дикое желание закурить.

— А я имею на вас влияние. И на других имею, я здесь главный, — отец достал «Приму», и едкий дым сразу распространился по кабинету. Романов вспомнил прокуренную кухню, маму, поливающую цветы, отца, отгородившегося газетой, желтый пол и раскачивающийся от ветра фонарь за окном. Он зажмурился. Наверное, это и есть шок, отстраненно подумал Романов. Возьми себя в руки, соображай же, Романов, приказал он сам себе.

— У меня к вам дело, — продолжал отец. — Я дал вам кое-что, и теперь вы должны расплатиться.

— Расплатиться? — не поднимая на отца глаз, спросил Романов, крутя в пальцах рюмку и лихорадочно пытаясь просчитать, что делать. Какова игра, и что у него за роль? Вместо готовых ответов и блестящих решений он ощущал в голове звенящую пустоту, падал в глубокую яму, и не за что было ухватиться.

— Если вы, Митя, сейчас подыскиваете верное решение, то напрасно. Вы сейчас как пустой бидон, — вкрадчиво сказал отец и опять мелко рассмеялся. — Пусть ваша умная голова пока отдохнет. А то вы самое главное пропустите, — он легко поднялся и присел на край стола. — Скажите, кстати, как она последние дни, голова ваша? Светлая? Радует? — встревоженно спросил он тоном врача, изучающего симптомы. — Приятно видеть правильный ответ, не заглядывая в конец учебника? — он протянул руку, будто собирался погладить Романова по макушке. Романов автоматически дернулся. — Вы уже наверняка поняли, что кнопки здесь ни при чем, все это сказки для старушек? Всем распоряжаюсь лично я. А придумал я эти сказки только потому, что люди чудовищно глупы и никто из них не знает на самом деле, чего хочет. Некоторым людям нельзя давать то, чего они просят, они покалечатся, изувечат других и будут проклинать самый тот день, когда их желание исполнилось. А так они тысячу раз повторят задуманное, глядишь, и сформулируют получше и подумают подольше, а там и расхотят, прости господи. Но и, к чему скрывать, отчаянно забавно наблюдать, кто чего выдумывает, задорнее всякого цирка. Могу я вам порассказать… — Он уставился в окно, взгляд его затуманился. — Сейчас мы с вами чайку! — внезапно вскинулся отец, потер ладони и наклонился к селектору. Не нажимая кнопок, он произнес: «Воробушек ты мой, два чая с лимоном!»

В кабинет вошла Воробей с подносом, ее лицо было совершенно спокойно. Ничему не удивляясь, она поставила поднос на стол, улыбнулась Романову и молча вышла. Отец ухватил стакан в серебряном подстаканнике и сделал глоток, прищурившись от торчащей чайной ложки. Романов опять отвел глаза — было слишком похоже. Вместе с этим человеком, вместе с этой ложкой на него обрушилось все то, что он давно обернул мягкой тканью и убрал на самые верхние полки. Все унижение, все глухие разговоры с провалами пауз, стыдные и пекущие затылок объяснения, все планы побегов, вся эта многолетняя война без победителя.

— Я отвлекся, вернемся к вам, — отец с шумом отхлебнул из стакана. — Вы же всегда этого хотели, правда? Быть умным. Все знать. Видеть связи и понимать причины. Иметь дар, быть особенным. Чтобы отец перестал вас отчитывать за то, что вы пустое место, за то, что вы ничего не можете добиться. Не можете и не хотите. Так ведь он давно перестал. А вот вы все продолжаете, — голос отца зазвучал мягко и вкрадчиво. — Вон снова за старое, — отец окинул взглядом нагромождение коробок. — Опять хотите усердием взять, трудовыми мозолями, так сказать, осветить себе путь к истине. Вам же все дадено. Что же вам еще?! Нет, вам стыдно признаться себе, что вам хочется талант, вы успокаиваете себя тем, что всего-то хотите узнать, как он достался другому!

Романов наконец разозлился и с удовольствием огрызнулся:

— Послушайте, давайте без лекций. Вам, кажется, от меня что-то нужно?

— Сейчас вы все узнаете, — ласково проговорил отец. — Но еще раз постараюсь донести до вас мысль о том, что все происходящее с вами здесь, да и не только здесь, — не случайно. Все, обладателем чего вы стали, дано вам на особых условиях, которые диктую я. И мне приятно поговорить об этом, все-таки проделана определенная работа, — с едва слышным упреком проговорил он.

— И чем же я теперь обладаю? — спросил Романов, уже зная, что услышит в ответ, и почувствовал холод между лопатками.

— Вы получили свой талант, — отец демонстративно начал загибать пальцы. — Дар видеть причины и следствия, предугадывать события и немножко власти, которую так хотели. И да, чуть не забыл про мелочи — ректорство, всегда хороший кофе, а про сигареты я уже говорил.

— Я ничего этого не просил! — упрямо бросил Романов.

Его злость получила примесь стыда и неловкости, и оттого поднялась почти к горлу, ему хотелось заорать. Кто-то за секунду сменил правила игры, по которым он только-только приноровился играть и даже почти выиграл.

— Как же, как же! — встрепенулся отец. — Кое-что все-таки просили. У нас все документы в порядке, даже печать! — отец приблизился к колонне из коробок, проворно снял верхнюю и, быстро перебирая пальцами, выхватил из ее недр регистрационную карточку. — Вот: «ректор университета такого-то»! — махнул он бумажкой в воздухе. — Немного мелковато, но вас можно понять: выпады коллег и эти прилюдные расправы, коллектив ни в грош не ставит, студентки хихикают, друзья нос воротят — вы хотите отомстить. Приехать на белом коне и задать всем пороху, вполне человеческое желание. Я слышу о таких целую вечность.