Фокусник из Люблина - Исаак Башевис Зингер

— Кто это был? Что за человек? — спросил Яша, сам удивленный, что смеет задавать такие вопросы.

— Сейчас расскажу. Будете смеяться, хотя это вовсе не смешно. — Эмилия говорила, обращаясь то к Галине, то к Яше, то к ним обоим. — У нас есть знакомый, тут недалеко, богач, старик Заруцкий. Скряга, ростовщик. Даже не то что знакомый, а Ядвига дружна с его прислугой, и вот он теперь здоровается со мной. Через балкон к нему пробрался вор, и ночной сторож увидел, как тот спускается, погнался за ним, а вор удрал. Не смог сейф отпереть. А теперь оказалось, что он обронил бумажку с адресами других квартир, которые собирается ограбить. И наша среди них. Агент из полиции сразу пришел предупредить. А я откровенно сказала: «Немного же он украдет здесь». Ну, не чудно разве?

У Яши пересохло во рту.

— Зачем же он оставил листок с адресами?

— Обронил, наверно.

— Ну, вам теперь надо быть осторожнее.

— Как тут убережешься! Варшава стала теперь просто воровское гнездо. Галина, ступай к себе!

Девочка лениво встала, томно обернулась:

— Ну, хорошо, иду. То, о чем мы говорили, это секрет.

— Да, навеки.

— Я ухожу. Раз выгоняют, что делать. Но ведь вы еще не уйдете, дядя Яша?

— Нет, еще останусь недолго.

— До свиданья!

— Оревуар!

— Оревуар!

— Ариведерчи!

— Уходи давай, я же тебе сказала! — скомандовала Эмилия.

— Хорошо, ну хорошо, ухожу. — И Галина вышла.

— Что это за секреты? — то ли в шутку, то ли всерьез спросила Эмилия.

— Важнющие секреты.

— Бывает, я жалею, что у меня не сын, а дочь. Мальчики не такие домашние, не так вмешиваются в материнские дела. Я люблю ее, но временами она выводит из равновесия. Вы должны понимать, что она ребенок еще, а не взрослая.

— Я и говорю с ней как с ребенком.

— Как-то смешно с этим вором, Не мог найти дом побогаче моего? Откуда эта публика получает информацию? Наверно, входят в подворотню и читают список жильцов. Но я боюсь воров. Вор может и убийцей стать. В парадном есть засов, но балкон закрывается только на цепочку.

— Вы же на третьем этаже. Достаточно высоко.

— Да, верно. А откуда ты знаешь, что Заруцкий на втором живет?

— Потому что я и есть вор, — сказал Яша хриплым голосом, сам потрясенный словами, которые произносил. В горле пересохло. Из глаз посыпались искры. Кажется, это дибук говорит, не он сам. Мурашки побежали по спине. Подступила тошнота, как бывает перед обмороком. Эмилия помолчала немного.

— Ну, вот прекрасная идея. Раз можешь спуститься из окна, можешь и по балконам лазить.

— Так и есть.

— Что-что? Я не расслышала.

— Я сказал: «Так и есть».

— Почему же ты не открыл сейф? Раз начал, надо было до конца довести.

— Раз на раз не приходится. Не получилось.

— Почему ты так тихо говоришь? Ничего разобрать не могу.

— Говорю: «Иногда и я не могу».

— Не можешь, не суйся, по старой поговорке. Забавно, недавно мне пришло в голову, что воры могут забраться к нему. Каждый знает, что деньги он держит дома, рано или поздно их должны были украсть. Таков удел всех скупцов. Да, накопительство — настоящая страсть.

— Что-то в этом роде.

— Кто знает? В абсолютном смысле все страсти, быть может, или совершеннейший бред, или же истинная мудрость. Кто может знать это?

— Да, мы не знаем ничего.

Довольно долго оба молчали. Вот наконец она прервала молчание:

— Так что же с тобой? Дай же, я посмотрю ногу!

— Не теперь, только не теперь.

— Почему же не теперь? Все же, как ты упал?

Не верит она мне, подумал Яша, думает, шучу. Так и так, все пропало. Он глядел на Эмилию, но видел ее будто в тумане. В комнате царил полумрак. Окна выходили на север, да еще были задернуты вишневыми портьерами. Странное безразличие овладело им — так бывает, когда человек собирается совершить преступление или же рискнуть жизнью. Он понимает, что это все разрешит, но самого его уже ничто не заботит. Услышал свой голос:

— Я повредил ногу, когда прыгал с балкона. От Заруцкого.

Эмилия подняла брови:

— Право же, не время для шуток.

— А я и не шучу. Это правда.

В наступившей затем тишине было слышно, как щебечут за окном птицы. Ну что ж, худшее позади… Теперь надо довести до конца это дело. Слишком уж тяжкую ношу он на себя взвалил. Разорвать путы, освободиться от всего — вот что сейчас необходимо. Он кинул мгновенный взгляд на дверь, будто примериваясь, не сбежать ли немедленно, не сказав ни слова, без всяких объяснений. Сидел, не подымая глаз, но сквозь ресницы глядел прямо в лицо Эмилии. Не было тут ни наглости, ни отваги — просто страх, страх человека, которому нельзя позволить себе такую роскошь — бояться. А Эмилия глядела на него — не сердито, но с любопытством и некоторой долей презрения. Такое чувство испытывает человек, видя всю тщету и бесполезность усилий другого. И похоже было, еле удерживается, чтобы не рассмеяться.

— Право же, не верится…

— Да, это правда. Я стоял перед вашим домом сегодня ночью. Даже пытался вызывать вас…

— И вместо этого — туда?

— Побоялся разбудить Галину и Ядвигу.

— Надеюсь, вы просто дразните меня. Знаете же, как я доверчива. Меня легко обмануть.

— Нет. Нисколько не обманываю. Просто слыхал, как Ядвига рассказывала про него, и подумал, что это решило бы все наши проблемы. Но сдали нервы. Видно, такие дела не по мне…

Теперь взгляд Эмилии выражал раздражение и досаду.

— А сюда вы пришли, чтобы сделать это признание, так ведь?

— Вы же меня сами спросили.

— Что я спросила?.. Впрочем, это все равно… все равно… Если это не розыгрыш, можно только пожалеть. Нас обоих, и вас, и меня. Если же вы меня разыгрываете, презираю вас.

— Я пришел сюда не шутки шутить.

— Кто вас знает? Кто знает, что вы сделаете, что нет? Вас же нельзя воспринимать как нормального человека.

— Нет. Нельзя.

— Не так давно я читала про женщину, которая позволила соблазнить себя сумасшедшему.

— Это вы и есть.

Глаза Эмилии сузились:

— Штефан, мир праху его, тоже был психопат. Только в другом роде. Наверно, меня тянет к таким мужчинам.

— Не надо себя винить. Вы самая лучшая, самая благородная женщина, которую когда-либо я встречал.