В открытом море - Пенелопа Фицджеральд

– Ты ни о чем не должна беспокоиться. Сейчас это моя забота. Как тебе здесь? Нравится?

– Я пока не знаю. Я тебе потом скажу, – пообещала Марта, которой больше всего на свете хотелось, чтобы в кафе вдруг появился кто-нибудь из ее школьных подруг и увидел их с Генрихом. Они, конечно, донесли бы отцу Уотсону и монахиням, но какое это имеет значение? Пусть знают, почему она отсутствовала в школе!

– Наверное, вы, живя здесь, в Челси, часто куда-нибудь выходите?

– Разве я могу куда-то выйти? Да мне и не с кем.

– Мне кажется, тебе бы очень понравились венские кондитерские. А еще в Вене бывают очень хорошие концерты. Я бы с удовольствием познакомил тебя с моей мамой и двоюродными бабушками. Они каждую зиму берут абонемент на все концерты музыкального общества Musikverein; там исполняют, кажется, все, что только можно пожелать. Ты любишь музыку?

– Конечно, – нетерпеливо ответила Марта. – А какая музыка нравится твоим двоюродным бабушкам?

– Малер, Брюкнер…

– О, этих я ненавижу! Не желаю, чтобы меня постоянно заставляли испытывать глубокие чувства!

Генрих, склонив голову набок, посмотрел на нее из-под полуопущенных век.

– Знаешь, мне кажется, тебе грозит серьезная депрессия, – заявил он, и Марта почувствовала себя польщенной. Она считала, что до сих пор ее никто и никогда не воспринимал всерьез.

– Ты хочешь сказать, что я могу вот-вот сломаться?

– Послушай, Марта, ты бы сейчас лучше взяла да и поведала мне о том, что тебя так тревожит. Скорее всего, никакая монастырская школа в этих вопросах тебе не помощник. Монахини попросту не поймут чисто физиологических причин твоего беспокойства, да и священники знают далеко не все. Хотя, может, тебе неприятно говорить со мной об этом? Может, мне даже не стоило и предлагать?

– Да нет, Генрих, все нормально, продолжай.

– У меня ведь тоже в школе много проблем. Хотя ты сейчас вряд ли способна в этих проблемах разобраться. Понимаешь, все мы там уже взрослые парни, шестнадцати-восемнадцати лет, а нас месяц за месяцем держат вдали от женщин. Иной раз я целый день сижу, вперившись взглядом во внутренность личного шкафчика. Так ведь запросто можно и с ума сойти.

– А учителя ваши что говорят?

– Монахи-то? Ну, они нас, в общем, понимают, но справиться с подобными трудностями им не под силу. Один мой хороший друг, например – мы с ним в одной группе по физике и химии, – как-то раз настолько расклеился, что схватил ножницы и изрезал все те жесткие белые воротники, которые мы обязаны носить по воскресеньям, так что они просто кружевными стали.

– Как у собак в цирке, – кивнула потрясенная Марта.

– А он и хотел выглядеть нелепым. Он вообще тогда из школы ушел. Недавно я получил от него авиаписьмо. Представляешь, он теперь хочет монахом стать!

– Тебе самому-то там нравится?

Генрих ласково ей улыбнулся, словно пытаясь утешить, и сказал:

– Видишь ли, я никогда не позволю сексу доминировать в моей жизни, я просто найду для него подходящее место… Но ведь мы, моя дорогая, собирались поговорить о тебе.

Марта видела, что он действительно настроен на такой разговор, и понимала, что, возможно, подобного шанса у нее никогда больше может и не случиться, а потому торопливо заговорила:

– Во мне очень много грешного. Я уверена, что бо́льшая часть моей души погружена во тьму и не знает света. Мне бы, например, хотелось, чтобы мои родители жили вместе, но вовсе не потому, что я так уж забочусь об их счастье. Хотя маму я, конечно, очень люблю, только она, наверное, и должна быть несчастлива, просто потому что такой уж у нее период жизни. А я бы хотела, чтобы мои родители жили вместе в каком-нибудь самом обыкновенном доме, чтобы мне можно было туда прийти и сказать: неужели вы думаете, что и я буду здесь жить? Вот только нормальной жизни у меня все равно никогда не получится, потому что я слишком маленького роста – мы обе с Тильдой коротышки, – именно поэтому, кстати, Тильда по полдня и торчит на палубе: ей кто-то соврал, будто вырасти можно, только когда стоишь. И вообще я медленно развиваюсь. Мы тут как-то в классе сочинение писали на тему «Мой лучший друг», и одна девочка – она меня описывала – подняла руку и спросила, можно ли ей взять линейку, чтобы для начала меня измерить, а потом, как она выразилась, «описать в полный рост».

– Хорошие у тебя подруги! – возмутился Генрих.

– Возможно, это не с ними, а со мной что-то не так, – возразила Марта. – Я вполне могу так недоразвитой и остаться.

– Ну что ты, дорогая! Я совершенно уверен, что ты вовсе не недоразвитая! Знаешь, на кого ты ужасно похожа? На светловолосую возлюбленную Гейне, нашего великого поэта Гейне, которую он описал такими словами: «wenig Fleisch, sehr viel Gemuit», что значит «как много духа в этом хрупком теле». – И Генрих, наклонившись к Марте, быстро поцеловал ее в щеку, разрумянившуюся после прогулки по холоду. Именно так и следовало вести себя в модном кофе-баре на Кингз-роуд. И все же после этого невинного поцелуя оба почувствовали себя неловко и как бы на время отдалились друг от друга.

– Я так рад, Марта, что мне удалось провести здесь целый день, а заодно и судно ваше рассмотреть.

– Ну, по крайней мере, в Вене у вас ничего подобного нет.

Отец Генриха был членом Венского яхт-клуба.

– Конечно, нет. Во всяком случае, ничего такого большого.

А за окнами бара витрины лавчонок по-прежнему сверкали пестрыми грудами всякой всячины, порой падавшей прямо под ноги не слишком расторопных продавцов. Музыка стала еще громче – это телекомпания «Челси Гранада» приветствовала каждого, кто решил зайти в салон и посмотреть телеcериал «Бутси и Снадж».

Марта и Генрих, выйдя из кафе, брели по улице куда глаза глядят.

– Понимаешь, двое людей могут очень быстро стать невероятно близки друг другу, – говорил Генрих, – и тогда только от них самих будет зависеть, позволят ли они обстоятельствам взять над ними верх и что-то изменить в их отношениях. Я, во всяком случае, твердо намерен – хотя я, по-моему, уже говорил тебе об этом, – строить собственную жизнь только самостоятельно.

Тильда, естественно, прямиком на «Рочестер» не пошла. Когда Марту и Генриха вдруг окутала некая, не совсем знакомая Тильде атмосфера, словно отделившая от нее старшую сестру, она впервые в жизни почувствовала себя одиноким дрейфующим кораблем, плывущим куда-то по воле волн. Совершив для начала вызывающе смелый прыжок прямо с причала на палубу «Грейс», она подхватила в охапку удивленную Страйпи, крепко прижала кошку к груди, а затем, осмотрев ее более внимательно, заявила:

– Да у тебя же котята будут!

Как только Тильда оставила кошку в покое, та сразу же вновь растянулась на палубе и погрузилась в глубокий сон, а девочка взлетела на верхушку мачты, любуясь отливом и проплывавшим мимо буксиром, на котором вился флаг с красным крестом святого Георгия; дымовая труба на буксире была то ли кремового, то ли белого цвета.