Естественная история драконов. Тайна Лабиринта. Мемуары леди Трент - Мари Бреннан

Впрочем, одно яйцо Том забрал, но не для инкубации, а в целях препарирования и изучения. Химического оборудования у нас при себе почти не было, однако он по мере возможности исследовал белок и желток, а скорлупу я бережно упаковала в коробку с песком для последующего изучения. Характер ее поверхности сильно отличался от текстуры скорлупы зрелых яиц, и сравнение вполне могло принести какую-либо пользу.

– Даже если мы не сможем их разводить, – сказал мне Том однажды вечером, доедая скудный ужин, – то хотя бы узнаем немало нового.

– Сможем. Непременно сможем, – уверенно ответила я, однако воспоминания о брачных танцах пустынных драконов во всем их великолепии тут же заставили в сём усомниться.

* * *

До сих пор я почти не рассказывала о пустынной матери и пустынном отце Сухайла; думаю, сейчас самое время это исправить.

Подобно многим прежним описаниям моих взаимоотношений с людьми, то, что я изложу далее, складывалось постепенно, в течение долгого времени, из множества кратких бесед, из многих минут откровенности и общей гармонии. Я не узнала всего этого, так сказать, единым махом (мимоходом замечу, что выражение сие берет начало в описании дракона за охотой), однако, дабы лишний раз не испытывать терпения читателей, изложу здесь вкратце, опустив либо сгладив неизбежные лингвистические затруднения.

С умм Азали я познакомилась много ближе, чем с ее мужем. Так было почти везде, где мне довелось побывать, за исключением только Кеонги: там мой ближайший союзник не считался ни мужчиной, ни женщиной, обычно же самые близкие отношения у меня складываются с другими женщинами. Все это – следствия той же сегрегации, что я испытывала на родине, тех же предрассудков, утверждающих, будто разговор с женщиной интересен главным образом другим женщинам, разговор же с мужчиной – мужчинам, и вместе им не сойтись. Я изо всех сил изживала подобные предрассудки в Летучем Университете, однако каждая новая экспедиция приводила меня в новое общество, где на борьбу с ними не хватало ни времени, ни сил, за исключением тех случаев, когда это было необходимо для работы.

Лишь спустя долгое время после отъезда из пустыни я осознала, что в некоторых отношениях кочевники-аритаты обходились со мной, точно с мужчиной. Такое порой бывает с вдовами, либо с разведенными, либо с женщинами, вышедшими из детородного возраста: утрата связи с главным признаком женственности, материнством, сокращает условную дистанцию, отделяющую их от круга мужчин. От пространных комментариев на сей счет воздержусь, замечу лишь, что положение вдовы и отсутствие спутников-детей вновь превратили меня в, так сказать, нечто среднее, хоть и не до такой степени, как на Кеонге.

Отношения, сложившиеся с умм Азали, были не из тех, которые можно назвать близкими – в основном потому, что я проводила в пустыне, в погоне за драконами, куда больше времени, чем в стойбище. Однако со мной она держалась неизменно дружелюбно – по-видимому, благодаря нашей дружбе с Сухайлом, отчего я и сочла вполне естественным поговорить о Сухайле с ней.

– Давно ли вы его знаете? – спросила я как-то раз.

– С самого детства, – ответила умм Азали. – Он прожил у нас на воспитании четыре года. А на будущий год ждем к себе его племянника Джафара. Кто же последует за шейхом, который не знает пустыни!

В это время я штопала огромную прореху в одном из платьев, разорванном о колючий куст, а умм Азали пекла лепешки. В поле многие беседы проходят именно так, когда один или оба заняты неким полезным делом: как правило, это гораздо продуктивнее прямолинейных расспросов.

– Но ведь Сухайл жил с вами не только на воспитании?

Умм Азали пожала плечами, разминая тесто сильными, ловкими пальцами.

– То приезжал, то уезжал. И не всегда останавливался у нас – особенно с тех пор, как увлекся этими руинами еще сильнее, чем в детстве. Но навещает нас часто.

Ну конечно! Где же еще Сухайл мог бы настолько увлечься драконианскими руинами, как не здесь? Да, аль-Джелида помешал мне углубиться в Лабиринт, но во время работы мне постоянно попадалось на глаза то одно, то другое – начиная от статуй, вырезанных в скале, до каменных стел, треснувших надвое и посему брошенных в каменоломне. Изъеденные временем древние реликвии были повсюду, куда ни взгляни.

– А сколько ему было лет? Ну, когда он приехал к вам на воспитание?

– Когда приехал… пожалуй, лет восемь, – с улыбкой ответила умм Азали. – Помню, косы на бегу так и развевались!

Я и до этого замечала, что аритатские мальчишки часто заплетают волосы в пару длинных косиц, свисающих на грудь. Вообразив себе Сухайла с косичками, я даже не заикнулась о том, что у меня на родине подобный стиль свойственен исключительно маленьким девочкам.

О драконианских руинах и его интересе к ним я, если не ошибаюсь, завела разговор днем позже. Явно не разделявшая сего интереса, умм Азали снова пожала плечами.

– Помнится, он все воображал себя древним князем, повелителем пустыни… Обычные детские глупости. Но больше всего его привлекал их язык. Стоило нам проехать мимо одной из этих надписей, ему всякий раз хотелось узнать, о чем там говорится.

«Возможно, мы вскоре получим ответ, – подумала я, – если только ему удастся перевести письмена на Камне с Великого Порога. Быть может, он – там, в Куррате – работает над ними прямо сейчас?»

Умм Азали много рассказывала о своей семье. Не только о Сухайле и его брате Хусаме, принятом ими с мужем на воспитание за несколько лет до Сухайла, но и о собственном сыне Азали, и о его детях, и о своей дочери Сафии, вышедшей замуж за одного из племянников абу Азали, и даже о своем сыне по имени Абд ас-Салам, по выражению умм Азали, «отпустившем бороду». Этот оборот речи, означавший, что он стал имамом – то есть духовным лицом, никогда не стригущим волос и бороды, я поняла далеко не сразу. Теперь он жил в городе на краю пустыни, в тех местах, куда аритатам предстояло откочевать по окончании зимних дождей, когда пустыня пересохнет настолько, что больше не сможет прокормить стада. (Отнюдь не самое набожное из кочевых племен, аритаты молились только дважды в день, месячный пост же блюли по мере возможности, а не по указаниям календаря. Но среди прочих племен встречаются вовсе безбожные: к примеру, во время плена я ни разу не замечала кого-либо из бану сафр за молитвой – хотя тогда я, признаться откровенно, вообще мало что видела, сидя в шатре.)

Все это казалось мне просто изумительным, однако вовсе не из великого интереса к их детям и внукам (с родней умм Азали, за исключением Шахар, я почти не встречалась). Причина заключалась в ином: из этих рассказов слагался образ мира, в котором жил Сухайл, и его прошлого: каким он был в детстве, как рос в пустыне, какую роль играл среди аритатов в качестве представителя брата по вопросам драконов… Узнав, что когда-то он воображал себя драконианским князем, я увидела его совсем в ином свете – не говоря уж о некоторых других историях (от изложения коих я воздержусь), услышанных от умм Азали в исключительно женской компании, когда разговор принимал определенно предосудительное направление. Во время знакомства и плавания на «Василиске» он почти не рассказывал о себе, и я знала лишь, что он отлучен от семьи. Теперь, после встречи с родной ему (в определенном смысле) женщиной, с которой Сухайл, по-видимому, сохранил теплые отношения, он выглядел в моем представлении совершенно иным.