Над осевшими могилами - Джесс Уолтер

Дюпри глянул на девиц. Джоэлу показалось, что старикан вздохнул.

– Хотелось бы, да с утра у меня важная встреча. Но все равно спасибо. Если будете говорить с Каролиной… – Дюпри посмотрел в пустой стакан. – Ничего, идите к друзьям. Поговорю с ней, когда вернется.

– Ладно. – Джоэл бочком двинулся к стойке. – Ну… пока.

Он забрал выпивку, оставив доллар чаевых. На пути к столику прихватил еще один стул, чем огорчил мочалку, протянувшую ему пару баксов. Джоэл отмахнулся и сел в конце стола.

Оглянувшись, он увидел Дюпри, который пробирался сквозь хмельную толпу. Жилистый сыщик вышел на улицу, остановился под фонарем, вперившись в тротуар. И на секунду Джоэл представил себя на его месте: пятый десяток, волосы редеют, дрябнет тело. Вдруг накатило чувство, что вся жизнь мелочна, суетна и предрешена. А сам он – точно лабораторная мышь, что слепо тыркается на развилке двух проходов, мечется между одиночеством и семейным очагом. Но всюду тупик, из которого веет холодом неизбежности и удушающим страхом старости.

Дверь захлопнулась, Дюпри исчез. Джоэл залпом выпил виски. Телка Дерека начала новый анекдот:

– У одной девахи, плоской, как камбала…

После полуночи Бурбон-стрит превратилась в тонкую, но резвую струю пьяных охламонов, качко мотавшихся по мостовой среди луж пролитой выпивки и озер, порожденных забитыми стоками. По пояс голые гуляки, преимущественно мужского пола, отплясывали перед барами и толпились в очередях перед окошками, через которые бармены продавали пластиковые стаканчики со всевозможной отравой. Всех их, молодых и не очень, объединяло неумение пить, но и в остальном они не сильно различались: от двадцати пяти до пятидесяти, остекленевшие глаза, развинченное тело и пьяная похоть во взоре, хотя вряд ли кто из них на что-нибудь годился. Один такой мутноглазый и мокрогубый питок, которого изрядно мотало, возник перед Каролиной со стаканом в руке:

– Куда это мы намылились?

Она осторожно его обошла и зашагала дальше. Вчера, когда Каролина оформлялась в гостиницу, портье заверил ее, что июнь – «тихий месяц»: никаких праздников, студенты разъехались на каникулы или сдают выпускные экзамены. Для долгих гулянок слишком жарко и душно, и потому в июне здесь царят буколический покой и очаровательная истома старого Юга.

– Покажи сиськи! – крикнул кто-то в компании высоченных парней, по виду спортсменов.

Каролина остановилась. Может, ошарашить их и себя? А что, студенткой она это делала. Но глупая мысль утонула в осадке от разговора с Блантоном, и тотчас захотелось пристрелить наглецов. Однако через секунду Каролина сообразила, что дерзкое предложение сделано не ей, а кому-то на балконе над ее головой. Она сошла с тротуара и посмотрела вверх. Десятка два пьяных девиц перевешивались через балконные перила или отплясывали, выпрашивая бусы Марди Гра, все еще пользовавшиеся спросом, хотя карнавальный сезон давно минул.

Одна девушка, вся такая правильная и пухленькая, как индейка на День благодарения, охотно задрала блузку, и зрители, радостно завопив, метнули ей бусы. Ее соседка проявила талант к дразнящей постановке: покачивая бедрами, обнажила одну грудь, потом другую, потом разом обе. Ей досталось больше бус.

«Что я здесь делаю?» – подумала Каролина. После встречи с Блантоном она не смогла уснуть: перед глазами маячила фотография пятнадцатилетней жертвы. В два ночи Каролина раскрыла телефонный справочник и выписала торговые центры, где имелись кондитерские. Таких было три. Каролина сопоставила этот список со списком центров, располагавших фотомагазинами.

Потом опять легла, но так и не уснула. Встала, надела спортивные штаны и решила прогуляться к реке. Но ее привлекли крики и музыка, слышимые за два квартала, и она пошла на Бурбон-стрит, где влилась в толпу перед заведениями, сулившими эротические зрелища. Может, сработала полицейская выучка пресекать беспорядок? Или причина в нынешнем деле и мысли, занозой сидевшей в голове?

Фатализм проститутки Жаклин породил эту мысль, а безоглядная извращенность маньяка, описанная Кёртисом Блантоном, ее укрепила. Полиция и поп-культура представляли серийных убийц неисправимыми злодеями. Существовал стереотип, который помянул Блантон: холостяки от двадцати четырех до сорока восьми и так далее. В сочетании с другими факторами эти характеристики складывались в монстра, нечто ненормальное, нечеловеческое, кошмарное: Джеффри Дамер, Тед Банди, Ганнибал Лектер[10].

Хотя и сам стереотип порождал тревожные мысли. От двадцати четырех до сорока восьми? Холостяк? Проблемы с близостью? Комплексы из-за матери? Но любой мужчина мечтает побыть холостяком, сближаться ни с кем не способен и отводит глаза, говоря о матери.

Как там сказала Жаклин? «Мэм, меня от всех мужиков жуть берет». Целый список опасных клиентов, которые кусались, дрались, дергали за волосы и брали силком. И все они просто мужчины, не монстры. Банкиры, продавцы, фермеры и учителя биологии. Возможно, копы и бармены.

Каролина мысленно возвращалась к списку странных клиентов, вспоминая категоричность Блантона: только мужчина поймает серийного убийцу. И тогда неизбежен вывод: серийный убийца – не отклонение, но кульминация мужской фантазии. Может быть, и нет никаких монстров. Может быть, всякий мужчина, листающий «Пентхаус», неизменно вступает на путь, в конце которого кто-то до смерти избивает и балонным ключом насилует женщину. Неудивительно, что Блантон сомневается в полезности Каролины. Если ей не дано воспроизвести фантазию насильника, что она может вообразить? Жертву. Страх. А что в том проку?

Каролина глянула на сборище парней, вперившихся в балкон, – рты приоткрыты, тела напружинены. Появилась новая девушка, которую, похоже, вытолкнули на балкон. Юная, худенькая, в джинсах и майке. Голова свесилась на грудь, тело обмякло. Мужчина вдвое старше ее поддерживал девушку за талию и, ухватив за кисть, ее рукой помахал толпе. Девушка открыла глаза, улыбнулась своему спутнику, но тотчас голова ее опять упала ему на грудь, а глаза закрылись. Мужчина вздернул ее майку и помял маленькие груди. Зрители возликовали. Крики пробудили девушку, она снова улыбнулась мужчине, посмотрела на толпу и опять уронила голову. Парни швырнули бусы, мужчина их подобрал и надел девушке на шею. Потом снова задрал майку и помял груди. Не открывая глаз, девушка чуть ухмыльнулась, голова ее безвольно моталась.