Всё хреново - Марк Мэнсон

Он выглядел хмурым и изможденным. Часто просил остановиться. И начал бормотать себе под нос.

Только не так, подумала Мета. Ей не хотелось оставлять его в таком состоянии, но выбора не было.

Когда они добрались до деревни, уже вечерело. Солнце убывало, и воздух стал казаться тяжелым. Фридрих отставал метров на двадцать, но Мета знала, что единственный способ довести его до дома – это не останавливаться и не ждать его.

Они прошли мимо той же фермы, того же амбара и тех же коров – его новых подруг.

– Что-что? – прокричал Фридрих. – Куда делся Бог, спрашиваете вы?

Мета обернулась, заранее зная, что именно увидит: как Ницше, размахивая в воздухе тростью, маниакально кричит на группку мирно пасущихся коров.

– Я хочу сказать вам это! – продолжал он с тяжелой одышкой. Он поднял трость и обвел ею горы: – Мы его убили – вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это?

Коровы все так же спокойно жевали траву. Одна из них прихлопнула хвостом муху.

– Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца? Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Не блуждаем ли мы словно в бесконечном Ничто?{181}

– Фридрих, это глупо, – сказала Мета, попытавшись схватить его за рукав и повести дальше. Но он отдернул руку – во взгляде его читалось безумие{182}.

– Где Бог? Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! – провозгласил он.

– Пожалуйста, не паясничай, Фридрих. Хватит, пойдем домой.

– Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет с нас эту кровь?

Мета покачала головой. Бесполезно. Вот и все. Вот так все и закончится. Она пошла дальше.

– Какой водой можем мы очиститься? Какие искупительные празднества, какие священные игры нужно будет придумать? Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться в богов, чтобы оказаться достойными его?

Тишина. Только где-то вдалеке раздалось мычание.

– Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью. В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход [к чему-то большему]{183}.

Эти слова ее поразили. Она обернулась и встретилась с ним взглядом. Как раз идея Ницше о том, что человек представляет собой переход к чему-то большему, много лет назад привлекла ее к нему. Именно эта мысль когда-то интеллектуально соблазнила ее по той причине, что в ее представлении этим «чем-то большим» были феминизм и освобождение женщин (ее идеологическая религия). Но, как она теперь понимала, для Ницше это был просто очередной конструкт, очередной самообман, еще один человеческий промах, еще один мертвый бог.

Однако это ее не остановило – ей предстояло сделать много замечательных вещей. Она организует в Германии и Австрии демонстрации за наделение женщин правом голоса – и добьется своего. Она вдохновит тысячи женщин по всему миру выступить за собственное божественное предназначение, за собственное спасение, за свою свободу. Она тихо, анонимно изменит мир. Она эмансипирует и освободит больше людей, чем Ницше и большинство «великих» мужей, но сделает это, оставаясь в тени, за кулисами истории. Ведь и по сей день о ней знают больше как о подруге Фридриха Ницше – не как о звезде женской эмансипации, а как о второстепенном персонаже в пьесе о человеке, верно предсказавшем столетие идеологического разрушения. Словно потайная нить, она будет скреплять мир, но сама останется невидимой и вскоре будет забыта.

Все это ее не остановит. И она это знала. Она должна пойти дальше и попытаться пересечь эту пропасть, как пытаемся все мы, – она будет жить для других, не зная, как жить для себя.

– Мета, – сказал Ницше.

– Да?

– Я люблю тех, кто не умеет жить, – сказал он. – Ибо идут они по мосту.

Философа Иммануила Канта можно назвать скучнейшим человеком на земле, а можно – голубой мечтой всех лайфхакеров по продуктивности. Это как посмотреть. Сорок лет подряд он вставал в пять утра и работал над своими сочинениями ровно три часа. Затем он ровно четыре часа читал лекции в одном и том же университете, а после обедал в одном и том же ресторане. Потом, во второй половине дня, он шел на прогулку в один и тот же парк, проходил по нему одним и тем же долгим маршрутом и возвращался домой к одному и тому же времени. И так сорок лет. Каждый. Божий. День{184}.

Кант был воплощением эффективности. Его привычки были доведены до такой степени автоматизма, что, как шутили соседи, по тому, во сколько он выходит из дома, можно было сверять часы. Он отправлялся на свою ежедневную прогулку в три тридцать, ужинал почти всегда с одним и тем же другом и, поработав еще немного, ровно в десять ложился спать.

Но, несмотря на такое адское занудство, Кант был одним из самых важных и влиятельных мыслителей в истории. И, просидев почти всю жизнь в своей однокомнатной квартирке в прусском Кенигсберге, он изменил мир сильнее, чем большинство королей, президентов, премьер-министров, генералов и до, и после него.

Если вы живете в демократическом обществе, оберегающем личные свободы граждан, вы должны отчасти благодарить за это Канта. Он одним из первых заговорил о том, что все люди обладают неотъемлемым достоинством, которое надо признавать и уважать{185}. Он был первым, кто сформулировал идею международной организации, которая гарантировала бы мир на большей части планеты (она стала прообразом, по которому позже была сформирована ООН){186}. Его рассуждения о восприятии пространства и времени подтолкнули Эйнштейна к созданию теории относительности{187}. Он был одним из первых, кто предложил задуматься о правах животных{188}. Он переосмыслил философию прекрасного{189}. Он за пару сотен страниц разрешил двухсотлетний философский спор между рационализмом и эмпиризмом{190}. Но и это еще не все: он также полностью реформировал этику, выкинув за борт идеи, которые лежали в основе западной цивилизации со времен Аристотеля{191}.