Всё хреново - Марк Мэнсон

А теперь давайте перевернем все с головы на ноги: не жопа, в которой мы живем, требует, чтобы мы генерировали надежду, – нашей надежде нужно, чтобы вокруг была жопа.

Надежда, которая придает смысл всей нашей жизни, берет начало там же, где берут начало ненависть и разобщенность. Надежда, которая приносит нам самые большие радости, приносит и самые большие опасности. Надежда, которая больше всего сплачивает людей, зачастую и отвращает их друг от друга.

Получается, что надежда разрушительна. Она требует, чтобы мы отвергали то, что имеем сейчас.

Потому что надежде нужна какая-то проблема. Ей нужно, чтобы мы отказывались принять какую-то часть себя и/или внешнего мира. Ей нужно, чтобы мы были против чего-то.

Тогда перед нами возникает до ужаса безрадостная картина человеческого существования. Ведь получается, что наша психологическая организация предполагает лишь два возможных пути: либо бесконечный конфликт, либо нигилизм – племенной строй или изоляция, религиозные войны или Неприятная правда.

Ницше считал, что ни одна из идеологий, порожденных научной революцией, долго не продержится. Он считал, что они будут потихоньку отмирать одна за другой – либо уничтожая друг друга, либо сами разрушаясь изнутри. А затем, через пару столетий, начнется экзистенциальный кризис. Мораль господ к тому времени совсем извратится. Мораль рабов потерпит крах. Мы сами себя подведем к катастрофе. Ибо в этом главная человеческая слабость: все, что мы создаем, обречено быть ненадежным и недолговечным.

Поэтому Ницше полагал, что нужно быть выше надежды. Нужно быть выше ценностей. Нужно выйти на другой уровень и оказаться «по ту сторону добра и зла». По его мнению, мораль будущего должна начинаться с того, что он называл amor fati, или «любовь к судьбе»: «Моя формула для величия человека, – писал он, – есть amor fati: не хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во веки вечные. Не только переносить необходимость, но и не скрывать ее – всякий идеализм есть ложь перед необходимостью, – любить ее…»{179}.

Amor fati, по Ницше, значила безусловное принятие жизни и всех жизненных переживаний: взлетов и падений, осмысленности и бессмысленности. Она подразумевала любовь к собственной боли, принятие своего страдания. Она подразумевала преодоление разрыва между своими желаниями и реальностью не за счет исполнения желаний, а просто за счет довольства реальностью.

По сути, она подразумевала одно: надо ни на что не надеяться. Или надеяться лишь на то, что уже есть, – потому что надежды в основе своей пусты. Все, что ваш мозг способен осмыслить, по определению ошибочно и ограниченно, и, безусловно полагаясь на эти свои концепции, вы только сами себе вредите. Не надейтесь на счастье. Не надейтесь на уменьшение страдания. Не надейтесь улучшить свой характер. Не надейтесь избавиться от своих недостатков.

Надейтесь на это. Надейтесь на безграничные возможности и безграничное давление, которые присутствуют в каждом моменте времени. Надейтесь на страдание, которое приходит вместе со свободой. На боль, которая сопутствует счастью. На мудрость, которая проистекает из невежества. На силу, которую порождает беспомощность.

А затем действуйте, не принимая надежду в расчет.

В этом наша задача, наше призвание: действовать без надежды. Не надеяться на лучшее. Быть лучше. В этот момент и в следующий. И еще в следующий. И еще.

Жизнь – дерьмо. И надежда одновременно причина и следствие этого факта.

Это трудно принять, потому что оторвать себя от нектара надежды все равно что отобрать бутылку у алкоголика. Нам кажется, что без нее мы рухнем в пропасть и нас поглотит мгла. Неприятная правда пугает нас – и мы придумываем себе истории, ценности, нарративы, мифы и легенды о себе и мире вокруг, чтобы от этой правды отгородиться.

Но единственное, что может нас освободить, – как раз-таки эта правда: и вы, и я, и все, кого мы знаем, умрут, и вряд ли что-то из того, что мы делаем, будет иметь хоть какое-то значение в космическом масштабе. И хотя некоторые боятся, что эта правда освободит их от всякой ответственности и они станут нюхать кокаин и играть на проезжей части, в действительности их страшит совсем другое: что эта правда освободит их не «от», а для ответственности. Ведь она подразумевает, что у нас нет никаких причин не любить себя и друг друга. Нет никаких причин не относиться к себе и к нашей планете с уважением. Нет никаких причин не проживать каждую минуту своей жизни так, как будто нам предстоит переживать ее снова и снова в бесконечном повторе{180}.

Вторая половина этой книги – попытка представить, какой была бы жизнь без надежды. Первое, что я вам скажу: она была бы не так плоха, как кажется. На самом деле я даже уверен, что она была бы лучше своей альтернативы.

А еще вторая половина этой книги – это трезвый взгляд на современный мир и все его дерьмо. Это обзор, сделанный не для того, чтобы что-то исправить, а для того, чтобы научиться любить все как есть.

Просто мы должны вырваться из порочного круга религиозных конфликтов. Мы должны выбраться из своих идеологических коконов. Мы должны дать Чувствующему мозгу возможность чувствовать, но лишить его историй о смысле и ценности, которых он так отчаянно требует. Мы должны выйти за пределы своей концепции добра и зла. Мы должны научиться любить то, что есть.

Настал последний день пребывания Меты в швейцарской деревушке Зильс-Мария, и она намеревалась провести бóльшую его часть вне дома.

Любимым местом для прогулок у Ницше был восточный берег озера Сильваплана в полукилометре от деревни. Озеро, которое в это время года казалось особенно искристым и прозрачным, было обрамлено на горизонте горной цепью с россыпью белых вершин. Как раз во время прогулок вдоль него четыре лета тому назад между Ницше и Метой завязалась дружба. Здесь же она хотела провести свой последний день с ним. Таким она хотела его запомнить.

Они вышли вскоре после завтрака. Светило безупречное солнце, и воздух был нежен, как шелк. Она шла впереди, он прихрамывал за ней, опираясь на трость. Они прошли мимо амбаров, пастбищ и маленькой фермы, где выращивали сахарную свеклу. Фридрих шутил, что после отъезда Меты его самыми интеллектуальными собеседниками будут коровы. По дороге они смеялись, пели и срывали грецкие орехи.

Около полудня они остановились на привал под лиственницей. Тут Мета забеспокоилась. Увлекшись, они зашли слишком далеко. Намного дальше, чем она думала. И теперь стало заметно, что Фридрих и физически, и морально выбился из сил.

Обратный путь был для него пыткой. Было видно, что он еле волочит ноги. Осознание того, что на следующее утро она уедет, накрыло их, как свет зловещей луны, и омрачало каждое сказанное слово.