Дожить до весны - Наталья Павлищева

Проспект 25-го Октября такой длинный, казалось, что он удлинился даже с тех пор, как они втроем шли к Тане на Васильевский, хотя они даже до Мойки не дошли, свернули на улицу 3-го июля и по ней вышли к Летнему саду и Кировскому мосту на Петроградку. И Кировский мост тоже длиннющий, особенно на ветру. Их остановил часовой:

– Куда?

Юрка смог только прохрипеть:

– Домой до Карповки…

– По Кировскому тоже транспорт не ходит, – зачем-то сообщил часовой.

– Знаем…

Смешной, чем Кировский лучше улицы 3-го июля, по которой до войны трамваи шли вереницей, не успевал отойти один, как подходил другой номер? А теперь пусто…

По ту сторону весь парк им. Ленина перерыт узкими траншеями-щелями, Юрка сказал, что это вместо бомбоубежищ, хотя как до траншей добежать? Где-то там слева разбомбленные в первый же день американские горки, немцы приняли их за склады с продовольствием, а еще зоосад, куда Женя с бабушкой и Станиславом Павловичем так и не добрались в страшный день начала войны. Там погибла слониха Бетти…

– Юр, ты не знаешь, а Красавица жива или тоже умерла от голода?

Юрка даже не сразу понял, о чем спрашивает Женя, потом помотал головой:

– Не знаю. Ей холодно и кушать нечего…

– Только бы ее не съели, как ту лошадь.

Было страшно представить, что любимых животных попросту пустят на котлеты.

Красавицу не съели. До сих пор загадка, как удалось смотрительнице бегемотихи прокормить животное в голодную зиму, но та осталась жива на радость всем ленинградцам.

До площади Льва Толстого добрались, когда уже смеркалось. Окоченели на ветру и морозе, хотелось одного: лечь и заснуть навсегда.

– Юрка, говорят, что умирать в сугробе легко. Не больно, человек просто засыпает.

Юрка попробовал в ответ шутить:

– Откуда ты знаешь, умирала, что ли?

Женя вдруг совершенно серьезно ответила:

– Нет, но хочу. Лечь в сугроб и заснуть.

– Я тебе лягу! Даже думать не смей!

– У меня все равно никого нет. Папа погиб, бабушка умерла, все умерли, даже мама…

Юра остановился, вцепился в воротник Женькиной шубейки, вернее, в платок, которым та была закутана.

– У меня давно никого нет, но я живу! Не смей нюни распускать. – Отпустил и примирительно добавил: – К тому же Елена Ивановна, может быть, жива.

– Да нет же, откуда, – вздохнула Женька. – Была бы жива, была бы на работе.

– Все равно, – мотнул головой Юра, – пусть даже все погибли, но мы-то живы!

Он ни за что не признался бы подруге, что совсем недавно, дожидаясь ее у ограды больницы, думал об том же – уснуть в сугробе.

Они уже дошли до дома Юркиной бабушки. И тут их ждал сюрприз – бомба не попала в дом, но оставила огромную воронку, выворотив часть мостовой. Воронка совсем рядом с парадной.

А на краю воронки стояла маленькая детская фигурка. Мальчик или девочка, непонятно, хотя не закутана вовсе. В такой мороз-то! Взрослых не видно.

Женя даже на всякий случай заглянула в воронку, может, кто-то там? Нет, ребенок был на улице один.

– Ты чего здесь делаешь? Дверь открыть не можешь, что ли?

Ребенок просто поднял на нее глаза.

– Чего молчишь, ты здесь живешь?

Подошел Юра, заглянул в лицо малыша:

– Эй, ты не Павлик ли?

Мальчик кивнул все так же молча.

– Павлик? А ты почему на улице? А ну иди домой, замерзнешь.

Малыш отрицательно замотал головой, чуть пятясь назад спиной к воронке.

Женя схватила его за пальто:

– Стой, глупый! Упадешь.

– Подожди, что-то тут не так. Это соседский мальчишка Павлик, его и на площадку у квартиры одного не выпускали, не то что на улицу. Павлик, где твоя мама?

На глазах ребенка выступили слезы, но он упорно молчал.

Женя вспомнила рассказы Юрки о препротивнейшем соседском мальчишке по имени Павлик. Если этот ребенок дома, то непременно орал. Сколько истерик может закатывать мальчишка за день? Павлик мог через каждые полчаса. Если его не слышно, значит, либо спит, либо куда-то увели, вернее, унесли, сам он ходить не любил.

И это Павлик?!

Но стоять на улице слишком холодно, они потащили малыша в парадную:

– Пойдем, расскажешь, что случилось.

Тащить пришлось силой, тот упирался, как мог.

Женя успокоила:

– Да не бойся ты, никто тебя ругать не будет. Просто здесь холодно, пойдем поищем, где теплее.

Что-то в ее голосе подействовало на мальчика, Павлик вдруг мертвой хваткой вцепился в Женину шубу, а потом и прижался к ней.

– Его испугали, видно, сильно испугали. Нужно посмотреть, что там в их квартире. – Увидев, как затрясся от ужаса Павлик, Юрка быстро добавил: – Да не пойдешь ты туда. В нашу пойдем. Помнишь бабушку Полю и Веру Васильевну? К ним пойдем.

Женя усомнилась:

– Юра, а если квартира закрыта?

– Я знаю, где ключ.

– А если там живут другие люди?

– Наша комната все равно не занята, пусть живут. Это даже хорошо, значит, в квартире теплее. Пошли, в парадной холодно стоять.

Услышав шум, в парадную выбралась дворничиха.

– Юрка, ты, что ли? А твоих-то нету…

– Я знаю, тетя Валя. Бабушка давно умерла, а остальные разъехались. Где Петровы, не знаете?

– Не знаю. Дня три уж никого не видела. А раньше Вадим Аркадьевич в убежище спускался и за хлебом ходил. Дом почти пустой, никто не ходит, не понять, живы или нет…

Пока они ползли на высокий пятый этаж, Юрка ворчал:

– Не очень-то хочет понимать. Знать обо всех должна – живы или нет. Карточки-то выписывают.

– Карточки на январь выдавали давно, она может и не знать.

– Не оправдывай. Не люблю я эту тетю Валю: то нос сует повсюду, то сплетничает, а теперь вот не знает.

– Юрка, не ворчи, лучше помоги, Павлик еле ползет.

– Уже пришли, – успокоил Юра и перед верхней площадкой нырнул рукой в какой-то тайник. – Есть… Вот ключ. Это мы с Темой договаривались, чтобы с собой не таскать и не потерять.

На площадке пятого этажа четыре квартиры, преодолевая последние ступеньки, Юрка усмехнулся:

– Эти барские, у них окна на улицу, а эти наши – во двор.

Дверь соседней «барской» квартиры была приоткрыта, Павлик уперся, не желая даже проходить мимо.

– Да не пойдешь ты туда, – успокоил его Юрка, ногой захлопывая эту дверь.