Дожить до весны - Наталья Павлищева

– А если Елену Ивановну до сих пор не отпустили и мы ее опередим, тоже неплохо. Она домой придет, а у нас тепло и вода горя…

Договорить не успел, повернув к своему дому, они его… просто не увидели! Вместо большого пятиэтажного здания торчали только обломки стен по краям, а на месте их парадной и входа в бомбоубежище и вовсе высилась груда кирпича и искореженной арматуры!

– Мамочка… – прошептала Женька, не в силах поверить в увиденное.

Это даже не пепелище, прямым попаданием какой-то огромной бомбы было уничтожено все.

У груды кирпича стоял сгорбленный Иван Трофимович. Юрка и Женя подошли ближе. Трофимович горестно шептал:

– Лучше бы я, миленькие, лучше бы я…

– Иван Трофимович, ваши… там? – осторожно поинтересовался Юра.

– Там… все пятеро… в убежище были, всех разом и накрыло. Нету нашего дома, совсем нету.

– Когда это?

– Вчера еще, вечером.

– Никто не спасся, не знаете?

Старик вдруг разглядел, кто перед ним:

– Юрка, ты никак?

– Я. И Женя вон Титова. Нас дома не было, а ее мама Елена Ивановна, наверное, была. Ничего про нее не знаете?

– Если дома была, значит, там вместе со всеми. Две фугаски большие почти рядом в один дом… А говорят, не бывает… Кто же выживет?

И снова запричитал.

Из-под развалин не доносилось ни звука. Да если вчера кто-то и остался живой под этой грудой, то сегодня уже таких нет.

Они стояли, просто не зная, что делать дальше. Забылся не только Юркин день рожденья, но и все остальное. Даже когда стояли наедине с неразорвавшейся бомбой, а потом ползли мимо нее, не было такого ужаса.

– Жень, а может, ее вовсе и не было дома? Может, с работы не отпустили, раненых много…

Женька опомнилась:

– Надо к маме в больницу идти!

Они почти бежали, если так можно назвать передвижение по сугробам в жуткую метель.

В хирургическое отделение не пускали, но Женя знала лаз в заборе. Дыра небольшая, взрослому не пролезть, потому заделывать не стали, Женька и то с трудом протиснулась, оставив Юру ожидать снаружи:

– Я быстро, только маме скажу, что дом разбомбило, но мы живы. И что Тани нет… Мама скажет, что делать.

Юрка остался ожидать у забора. Мело сильно, в двадцати шагах ничего не видно.

Он начал притоптывать ногами, которые даже в валенках без движения мерзли. Стоило остановиться, и у ног быстро наметало сугроб. Мелькнула мысль, что, если немного постоять, снегом занесет совсем. А под снегом тепло, и можно просто заснуть навсегда. Да, он у Джека Лондона читал, как легко и приятно замерзают в снегу. Очень хотелось вот так лечь и заснуть, Но Юрка встряхнулся и принялся рьяно протаптывать целую тропинку, ворча сам на себя:

– Глупости! Заснуть… Глупости!

И что за зима выдалась? Погода словно помогает немцам или, может, нашим? Немцы не такие стойкие, они скорее не выдержат, замерзнут. Может, они потому и не штурмуют город? А еще мороз Ладогу сковал хорошим льдом, Юрка об этом не раз в булочной слышал, мол, по льду машины продовольствие и топливо в Ленинград возят, а на Большую Землю тех, кто эвакуируется. Это тоже хорошо.

Тогда пусть валит снег и морозы трещат, пусть метель метет. Ленинградцы все выдержат, только бы продуктов прибавили, а то обещали, а выдали по старым нормам.

При мысли о еде живот Юрки свело, он вдруг сообразил, что карточки могли остаться в разбомбленном доме! А до новых еще жить и жить… Неделя – это теперь очень долго.

Нет, Елена Ивановна не могла оставить карточки дома, она же их отоваривала, чтобы не пропали, значит, забрала с собой… А еще нужно понять, где они теперь будут жить. Жильцов из разбомбленных домов расселяли по другим в свободные квартиры, значит, и их с Женькой и Еленой Ивановной поселят. Плохо, что дома погибло все – фотографии, какие-то вещи. Но хорошо, что их дома не было во время бомбежки. У Ивана Трофимовича все погибли. Он столько за них боролся, по крошке хлеб собирал, воду носил, дрова, чтобы не замерзли, а проклятые фашисты одним ударом бомбы столько людей погубили! И разве только у Ивана Трофимовича? Юрка с ужасом осознал, что скоро легче будет вспомнить живых, чем погибших или умерших от голода.

Об этом лучше не думать, как и о холоде. Они с Женькой вон какие везучие – бомба оказалась без взрывателя. Кто мог такое ожидать? А раз так, значит, выживут. Этим фашистам назло выживут! И счет после войны выставят врагу такой, что фашисты пожалеют, что на свет родились! Скорей бы уж весна и победа.

Честно говоря, Юрка сомневался, что победа будет этой весной, но все равно в нее верил. Без веры, без надежды нельзя, без них проще действительно лечь в сугроб и заснуть. Когда снег сойдет, откопают и удивятся, чего, мол, до весны не дожил, немного же оставалось?

Пока Юрка развлекал себя такими невеселыми мыслями, Женя пробралась до самой операционной. По пути она заглянула в комнатушку, где спали не дежурившие медсестры. Там на единственной кровати лежала Светлана Рябцева, сменщица Елены Ивановны. Значит, мама в операционной. Правда, есть еще одна сменщица, но думать о худшем не хотелось. Женька решительно потянула на себя дверь.

– Ты куда?! – ахнула санитарочка Зина, пытаясь преградить Женьке путь.

– Я к маме. К Елене Ивановне.

– Нету ее, нету, – замахала руками девушка. – Ее домой отпустили вчера еще, на ногах уж не держалась. Пока не вернулась. Нельзя сюда, операция, разве не видишь?

Женя видела, что идет операция, видела и то, что мамы в операционной нет.

Ее отпустили домой… в дом, которого больше нет… А они с Юркой сказали маме, чтобы не ходила на Васильевский, что сумеют вернуться сами, чтобы ждала их дома…

Юрке не надо было ничего объяснять, по остановившемуся взгляду Женьки, ее посеревшему лицу друг понял, что Елены Ивановны нет.

– Жень… Жень, ты пролезай осторожней. Давай помогу… Нет на работе?

Женька сумела выдавить из себя:

– Домой отпустили. Вчера…

Несколько мгновений Юрка сомневался, потом вдруг объявил:

– Я сейчас сам все узнаю. Может, ты чего-то не поняла.

– Не пустят. Туда не пустят.

– Зайдем с другой стороны.

Он никогда не бывал в этой больнице, а потому направился к центральному входу. В вестибюле топтались родственники и вышедшие к ним больные. Если бы не холод и изможденные лица, да еще забинтованные головы и руки на перевязи, можно подумать, что обычный день посещений.

Юрка пристроил Женю возле какого-то старичка ближе к чуть теплой печке и приказал:

– Сиди!

Женя послушно осталась сидеть, в голове билась только одна мысль: о маме, о том, что ее нет на работе.