Дожить до весны - Наталья Павлищева

– Бомба, которая свистит, «не ваша». Та, что падает рядом, шипит или вообще делает свое черное дело «молча».

Эта молчала…

Когда она успела свалиться с высоты и вонзиться в землю, Женька даже не поняла.

Стало вдруг отчетливо видно, в какой они ловушке. Сзади завал из кирпичей, слева и справа полуразрушенные части дома, совсем рядом в сотне шагов арка на улицу, но между ними и этой аркой воткнулась в землю неразорвавшаяся здоровенная фугаска!

Любой упавший кирпич, часть балки и даже просто большой кусок штукатурки мог вызвать детонацию.

Почему-то стало тихо, совсем тихо, хотя Женька прекрасно понимала, что это не так. Юра прошептал:

– Ты не бойся, она же не взорвалась. Может, и не взорвется…

Да, только как им пройти мимо этого железного чудовища? Как выбраться из ловушки?

От арки, видно, уже поняв в чем дело, махал руками какой-то человек в военной форме:

– Замрите на месте и не двигайтесь! Сейчас вызовем саперов.

Женя и Юра замерли. Они честно не шевелились пять минут, потом еще пять… Юра вдруг начал считать:

– Двадцать один, двадцать два…

– Что ты считаешь?

– Секунды. Саперы приедут, когда я досчитаю до тысячи. Смотри, расчет простой: в минуте шестьдесят секунд, в десяти минутах шестьсот.

– Да знаю я, – почему-то шепотом, словно боясь спугнуть чертову бомбу, фыркнула Женя.

– Вот… Уже время прошло, когда я досчитаю до тысячи, будет двадцать минут и нас спасут.

– Я тоже буду считать.

– Давай, – согласился Юра. – Давай, я буду называть нечетные числа, а ты четные.

Они плотнее прижались друг к дружке, стараясь, чтобы даже ноги не сдвинулись с места, и принялись шепотом считать.

Сколько можно находиться неподвижно на морозе в тридцать градусов?

– Триста пятьдесят восемь… Юрка, я больше не могу. Пусть уж лучше взорвется.

– Нас дома твоя мама ждет. Терпи.

Но терпеть уже не было мочи, и, перестав считать после шестисот восьми, Юра предложил:

– Пойдем мимо нее. Только осторожно. Пусть взрывается, дура ржавая!

Им отчаянно махали руками из-под арки, видно, требуя все так же не шевелиться, замереть, но было все равно.

Шаг… еще один… третий… Трудно идти в огромных грубых валенках по битым камням… Стоявшие под аркой удрали на улицу, люди из окон тоже исчезли, все ждали взрыва. Женя и Юра остались с бомбой один на один.

– Ну и пусть взрывается, дура ржавая… – прошептала Женька, стараясь не смотреть на хвостатое чудовище, начиненное смертью.

Они пробирались целую вечность. Наверное, если бы считали, то и миллиона не хватило. Во всяком случае, казалось, что это так.

Пройти требовалось не просто рядом, а почти вплотную. Женька и Юра шли, вернее, переступали по сантиметру, хотя хотелось бежать, закрыв глаза и уши. Удивительно, но самыми трудными были сантиметры не рядом с бомбой, а после нее, уже у арки. Бомба оставалась сзади, и после такого пути получить удар в спину было особенно обидно.

По ту сторону арки на них накинулся дворник:

– А если бы она взорвалась?!

Какая-то женщина принялась укутывать детей одеялом, стащив его с себя:

– Ты чего на них кричишь? Чего кричишь? А вы не ходите где попало.

В это время подъехали саперы.

Дворник что-то объяснял, размахивая руками и показывая на Женю с Юрой. Военный кивал. Потом подошел к детям:

– Тикает?

– Кто?

– Бомба тикает, не слышали? Если тикает, то взрыватель с часовым механизмом, рвануть может в любой момент.

Юра подумал и отрицательно покачал головой:

– Нет, кажется, не тикала.

Женька тоже подумала и закивала:

– Да. Нет.

– Что да и что нет?

– Не тикала, товарищ сапер!

– Хорошо, – вздохнул тот, – разберемся…

Всех отогнали подальше, и саперы пошли во двор к бомбе.

Сколько прошло времени, не знал никто, казалось, что еще одна вечность. Когда саперы появились из-под арки, большинство зевак уже разошлось, слишком холодно на улице даже для такого события. Да и кто их не видел, эти бомбы? В городе полно даже неразорвавшихся. Одни взрывались потом, другие так и оставались торчать своими хвостами наружу из разбитых зданий или земли.

Рослый худой сапер (каланча, да и только!) знаком подозвал Женю и Юру к себе:

– Вы в рубашках родились. Бомба без взрывателя.

– Как это? – изумился дворник.

– Мы такое встречаем. Видно, немецкие рабочие так на своих заводах нам помогают, наши жизни спасают.

– Жень, у тебя какого цвета была?

– Что какого цвета?

– Рубашка при рождении?

Женя криво улыбнулась:

– Розовая в цветочек.

– Я так и знал, девчоночья. А у меня с танками и самолетами!

– Глянь-ка, они еще шутки шутят! – восхитился дворник. – Вот детвора пошла, взрослым нос утрут.

А Юра поторопил:

– Пойдем, Жень, не то до темноты не успеем. Нас Елена Ивановна ждет. А завтра она может на Васильевский отправиться, она такая… упрямая, как ты.

Почему-то Женьке именно такое сравнение с мамой понравилось, она даже головой мотнула, правда, молча.

Они не успели, та бомба оказалась далеко не единственной, правда, остальные были со смертоносной начинкой. Воздушная тревога, а потом сразу артобстрел.

На сей раз их заставили спуститься в бомбоубежище, да и сами дети были так испуганы, что больше не рисковали пробираться проходными дворами. В темноте это было невозможно.

В бомбоубежище провели всю ночь и утро. Больше всего Юрка жалел, что не успеют как следует подготовиться к приходу Елены Ивановны.

– Мама поймет. Ей не это главное… – вздохнула Женя.

Юрка и сам понимал, что не это, главное, что умерла Таня. Но что они могли поделать?

– Юр, с днем рожденья! – вдруг сообразила Женька.

– Ой, правда! Я и забыл о своем дне рожденья. Спасибо, Женя.

Посмеяться бы, но смеяться совсем не хотелось, Женя подумала, смогут ли они вообще когда-то шутить не мрачно, а весело и беззаботно. Наверное, не смогут, как и насытиться. Сколько раз заводили об этом разговор, всегда на перечисление всего, что хочется съесть, уходило слишком много времени. Правда, потом соглашались с одним: хлебца бы побелей и побольше.

У Женьки ныло внутри от предчувствия какой-то беды, заметив это, Юра пытался отвлечь подругу от мрачных мыслей: