Русалка и миссис Хэнкок - Имоджен Гермес Гауэр

Теперь на ней остался только корсет, надетый поверх тонкой сорочки, и девушки проворно распускают шнуровку на нем, раздвигают жесткие створки, выпуская из-под них замятые складки нижней рубашки, последнего предмета одежды, прикрывающего наготу Анжелики. Сорочка чуть ниже колен, с прямыми узкими рукавами, и Анжелика выглядит в ней невинно, как любая из новеньких воспитанниц миссис Чаппел. Полли с Элинорой пытаются стянуть с нее и сорочку тоже, но Анжелика взвизгивает и шлепает их по рукам.

– Ну а теперь – в воду! – говорит капитан Картер. – Сопротивление бесполезно: они превосходят вас численностью.

Фонтан в пятнадцати футах от них, большой мелкий бассейн в виде раковины с волнистыми краями. Водяные струи изливаются из пасти мраморного дельфина в центре, взбивая серебристую пену на черной поверхности водоема. По самому дну медленно перемещаются золотые рыбки, в своем сне подобные смутным призракам. Анжелика взбирается на бортик фонтана. Наклонные стенки мраморной чаши страшно холодные и очень скользкие от ила – прямо будто жиром намазанные.

– Брр! Так что, мне окунаться?

– Да! Да!

Легкий ветер шевелит волосы Анжелики. Брызги окатывают лицо, плечи и грудь; соски у нее твердеют, словно туго стянутые стежком.

– Ужас как холодно.

Она перекидывает ноги через бортик, и вот уже ее ступни в воде, потом щиколотки, потом голени.

– Ой, мамочки! – выдыхает она. От ледяного мрамора у нее немеют ягодицы.

А в следующий миг Анжелика соскальзывает в бассейн.

Холодно, холодно, жутко холодно. Холодно так, что грудная клетка сжимается, и Анжелика шумно, прерывисто выдыхает. Свинцовый холод заливает ее кормилицу, самое теплое местечко у любой женщины; расползается под грудями и по внутренней стороне ляжек, затекает в подмышки и подколенные сгибы. Она вскидывает руки:

– Вот, я в воде! Видите? Просили русалку – пожалуйста!

– Плывите! – кричат мужчины, поднимая над головой бутылки. – Три раза кругом фонтана! – Последние слова заставляют их вспомнить песню, запретную для всякого моряка, и они принимаются горланить разнобойным хором:

Анжелика ощущает, как самые внутренности у нее дрожат. Плыть в мелком фонтане невозможно, и она переступает руками по дну: под ногти забивается песок, ладони скользят по илу, живот касается гальки, а сорочка раздувается в воде, как колокол медузы. Проснувшиеся рыбки мечутся вокруг, задевая холодными брюшками ее руки. Грохот падающей воды оглушает, струи колотят по плечам тяжелым градом, смывают пудру с прически, разметывают волосы. Зубы у Анжелики начинают стучать, но она делает еще один круг и переворачивается на спину, распевая во всю силу своих дрожащих легких:

– Где мой гребень? – требует Анжелика, перегибаясь через край громадной раковины. – Где мое зерцало? – Но она уже промерзла до костей. – Ох, не могу больше! Ну не героиня ли я, а?

Она протягивает руки к своим служанкам, но обе тотчас отскакивают.

– Мой шелк! – вскрикивает Полли, опасливо подбирая свое великолепное одеяние. – На нем грязные пятна останутся – нипочем не выведешь!

– А тогда неприятностей не оберешься, – говорит Элинора. – Вы же сами знаете.

– Да знаю, знаю. Вы зарабатываете больше трех сотен в год, но не имеете собственных нарядов, – стонет Анжелика. – Прискорбно, когда состоятельная женщина не может испортить платье-другое. – Повернувшись к мужчинам, она кричит: – Ну, кто из вас не побоится подать руку сирене?

Кто же еще, если не Рокингем, который оказывается возле нее, едва она успевает договорить, с большим полотняным полотенцем и с высоко вздернутой бровью. Он хватает Анжелику за запястье и даже глазом не моргает, когда она кладет мокрые ладони ему на грудь, выбираясь на сушу.

– Уф-ф! – шумно выдыхает Анжелика, вся покрываясь гусиной кожей.

Рокингем держит перед ней развернутое полотенце так, чтобы заслонить от взоров честной компании, однако сам он прекрасно все видит. Прозрачная мокрая сорочка плотно облепляет ее тело, лишь между грудями и во впадине под ребрами остаются воздушные пузыри. Рокингем быстро окидывает Анжелику глазами, и она не испытывает ни стыда, ни разочарования, только головокружительный восторг от сознания, что это самая безумная выходка из всех, какие она когда-либо совершала. Она невольно расплывается в улыбке и чувствует, как у нее пылают уши. Он тоже широко улыбается помимо своего желания, хотя и опускает голову, чтобы скрыть улыбку, и несколько мгновений они стоят неподвижно, почти физически ощущая, как между ними протягиваются нити желания, радости и веселья. Потом Рокингем накидывает на нее полотенце и энергично проводит ладонями по плечам и спине, вытирая влагу грубой тканью.

– Пойдемте скорее, – говорит он. – Я раздобуду для вас чашку глинтвейна, чтобы согреться. Но теперь вам нечего надеть.

– Решительно нечего, – подтверждает Анжелика.

В настоящее время в доме миссис Чаппел проживают десять молодых женщин, в чьем распоряжении находится огромная гардеробная комната, до отказа заполненная всевозможными нарядами, дабы каждая из них могла переодеваться по три раза на дню, если не чаще. То есть Анжелика попросту врет.

– Ничего не попишешь. Придется уложить вас в постель.

– Какая жалость, – шепчет она. – Я так приятно проводила время.

Камвольные занавеси вокруг кровати мистера Хэнкока плотно задернуты, и если заря уже брезжит (а громкий птичий щебет наводит на такое предположение), то ни единый лучик света сквозь них не проникает. Мистер Хэнкок лежит в верхней рубашке – бриджи и манжеты валяются на полу – и держит глаза крепко закрытыми. Наверное, он не прочь откинуть одеяла и порасхаживать по комнате или зажечь свечу и почитать книгу. Он мог бы спуститься в кабинет или выйти прогуляться по пустынным улицам. Мог бы, но не осмеливается: в столь ранний час еще положено спать, и он покорно смиряется с такой необходимостью.

Но запретить себе думать он не может.

«Я совершил чудовищную ошибку. Чтобы отдать самое ценное, что у меня есть, в гнусное логово разврата! Связать свое имя с такой варварской дикостью!»

Он стонет в голос. Глаза его по-прежнему закрыты, и по краям темноты под веками клубятся разноцветные облака.

«Но что мне делать? Если я хочу, чтобы моя русалка снискала успех, мне нужно научиться вести себя должным образом в таком вот окружении».

– Мне необходимо возместить огромные потери, – горестно сообщает мистер Хэнкок своей камвольной конуре и неподвижно лежит, повторяя про себя эти ужасные слова, пока с одной стороны от него не начинают звонить колокола церкви Святого Николая, а с другой – колокола церкви Святого Павла, возвещающие, что пора вставать.