Русалка и миссис Хэнкок - Имоджен Гермес Гауэр

Мужчины удовлетворенно кивают.

– Ну а женщины? Как они вам показались?

Угли в жаровне потрескивают и шуршат.

– Я… – Мистер Хэнкок вспоминает Анжелику, стоящую спиной к двери и в упор глядящую на него. К горлу внезапно подкатывает тошнота, и он вспыхивает раздражением. – Я счел это заведение в высшей степени безнравственным.

– Сквернословки? Пьянчужки?

– На дух не переношу пьющих женщин, – кивает клерк одного с ним возраста. – Порочные натуры. Низменные.

– Ничего подобного, – возражает мистер Хэнкок. – Они хорошие девушки.

– Все они хорошие, когда только начинают, – говорит клерк Браун, сочетавшийся браком со своей супругой в том же году, когда мистер Хэнкок женился на Мэри, и впоследствии произведший от нее двенадцать здоровых детей. – Я ни разу не встречал проститутку, которая с самого начала была бы порочной, но повидал немало шлюх, которые со временем такими стали. Воровство и прочее подобное.

Остальные мужчины кивают и поддакивают.

– А возьмите сводней, – говорит Скримшоу. – Вот уж на ком клейма ставить негде. Всю жизнь занимались презренным ремеслом, а теперь нет чтобы спасать своих сестер – вовлекают их в еще больший грех.

– Да, корень зла именно в своднях, – соглашается Браун. – Кто, как не они, воспитывает проституток? Шлюху я еще могу оправдать, у нее есть свои причины – но сводню? – Он цокает языком. – Никогда. Она думает только о своей выгоде. Наживается на нас, наживается на них. И ведь совершенно безнаказанно!

– Там во всем было излишество, – говорит мистер Хэнкок. – Мне не понравилось. – Заметив вопросительные взгляды своих служащих, он значительно добавляет: – Напоминало Рим периода упадка. Избыток вина и голых женщин.

– Богатеи! – ворчит мистер Скриншоу. – Люди со связями! Политики! У них мозги разжижаются от праздности и невоздержанности. Они живут в мире фантазий.

– Да, – кивает мистер Хэнкок. – Да, именно так.

– Здравомыслящему человеку там не место, – не без печали говорит юный Оливер.

– Нам лучше ничего не знать об их жизни.

– Да, – соглашается мистер Хэнкок, – я тоже так думаю. Я туда больше ни ногой. Мой камин растоплен?

– И весело горит, – заверяет Оливер, в чьи обязанности входит заботиться об удобствах в конторе.

– В таком случае приступлю к работе. Всего доброго, джентльмены.

Пройдя в смежный кабинет, который занимают они с компаньоном, и закрыв за собой дверь, мистер Хэнкок слышит, как клерки возбужденно перешептываются, обсуждая все услышанное от него и высказывая собственные соображения.

Мистер Хэнкок сожалеет, что Гривз сейчас в Бостоне, поскольку сегодня тишина действует на него гнетуще. Он садится за свой стол, под портретами своего отца и отца своей жены Мэри и напротив тонко прописанной миниатюры с изображением брата Филипа, который утонул в Дептфорд-Крик, возвращаясь ночью с веселой попойки. Он прикладывает к носу платок, изготовленный милой Сьюки, и думает: «Вот где самое место приличному, честному человеку. И как бы я ни разбогател, меняться я не намерен».

На столе лежат утренние письма, но мистер Хэнкок не спешит их читать. Сначала он с необычайным тщанием затачивает новое перо: срезает с него крохотные белые стружки, пока не убеждается, что линия из-под него будет выходить четкая и твердая. Затем кладет перед собой лист первосортной белой бумаги и пишет на нем следующее:

Мистер Хэнкок просматривает письмо, потом достает другой лист бумаги и переписывает все слово в слово, за вычетом чувствительного «с сожалением» и с заменой «прошу вас» на «требую».

Ибо сословная принадлежность подобна пузырю, некой прозрачной пленке, окружающей тебя со всех сторон, – и даже если ты вырастешь там внутри и упрешься в нее со всей силы, тебе все равно нипочем не вырваться. И человек высокородный всегда остается таковым в душе, сколь бы низко ни пал. А человек низкородный всегда остается таковым в душе, сколь бы высоко ни поднялся.

Мистер Хэнкок подписывает свое имя, нажимая на перо с такой силой, что из-под него разлетаются чернильные брызги. Посыпает бумагу промокательным песком, чтобы чернила поскорее высохли, потом дует на нее, встряхивает хорошенько, складывает в несколько раз и запечатывает.

– Оливер, – говорит он, выходя из своего кабинета, – доставьте это Мамаше Чаппел. – И спешно ретируется обратно во избежание расспросов.

Он исправил свою ошибку, вот и все. Он станет собой прежним. Он не собирается развлекать праздную толпу ни часом долее.

Однако, раскладывая перед собой счетные книги и вскрывая первое из утренних писем, мистер Хэнкок все еще не может понять, доволен он своим решением или же, наоборот, удручен.

Какое счастье нежиться в постели с мужчиной, которого сама выбрала! Млеть и таять, когда он держит твое лицо в теплых ладонях, зачарованно смотрит, как расширяются твои зрачки, упивается розовой нежностью твоих губ, отогревает твои руки и ноги, осторожно растирая.

Какое счастье заметить крохотные морщинки, появляющиеся у его глаз при улыбке; и поцеловать полоску бледной и нежной, как у девушки, кожи между краешком румяных губ и легкой щетиной. И обнаружить у него на подбородке шрам, оставшийся после того, как он в шестилетнем возрасте упал с дерева; а на мизинце правой руки – небольшое искривление, оставшееся после того, как он в девятнадцатилетнем возрасте выпал из дверей клуба. Узнать такие вот милые маленькие секреты про него.

В первую ночь они спят в доме миссис Чаппел, в одной из спален, предназначенных для приема клиентов. Кровать там огромная, сама размером чуть ли не с комнату, и снабжена хитроумными пружинами собственного изобретения миссис Чаппел. Анжелика сразу же стягивает с себя мокрую сорочку и без раздумий бросает на пол. Если лейтенант и увидит ее нагую, прежде чем она зароется под одеяла, то лишь мельком: желание поскорее согреться преобладает в ней над всякими мыслями о соблазнении. Да и зачем, собственно, соблазнять-то? Их повлекло друг к другу с первого взгляда, и сейчас им просто не терпится стать еще ближе. Лейтенант раздевается в бледном свете зари, сочащемся в окна «Королевской обители», и Анжелика смотрит на него из-под одеяла одним глазом, уже начиная дремать. Он поджарый и длинноногий, с рельефными мускулистыми бедрами, поросшими темными волосками.

Когда он забирается под одеяло, Анжелика уже почти спит. Она сворачивается калачиком к нему спиной, уютно устраивается в объятиях, и они лежат голые, слившись телами, но ничего больше не происходит: оба просто наслаждаются ощущением своей наготы, вот и все; его пальцы легко перебирают ее спутанные густые волосы, а ее пальцы скользят по его бедру. Он придвигает лицо ближе к ней, касается носом ее уха, приникает губами к шее, и вскоре дыхание у обоих становится медленным и ровным.