Жила-была одна семья - Лариса Райт

— Ваше мнение было написано у вас на лбу. Вы хотели остаться, и не надо разыгрывать из себя оскорбленную невинность. Я вообще о другом. Мы ведь до сих пор не познакомились.

— Вы так легко читаете по лицам, как же вам до сих пор не удалось угадать имени? — съязвила она. Этот загадочный мужчина все время обгонял ее на полшага, и она не могла окончательно определить, радует ее это или огорчает.

— Не сердитесь! — сказал он просто и протянул ей руку: — Сергей.

Тон был теплым и искренним, из глаз исчезла насмешка, взгляд из острого и проницательного превратился в просительный. И ей не оставалось ничего другого, кроме как вложить в его большую ладонь свою узкую кисть и ответить:

— Александра.

— Так что, Александра, остаемся? — спросил он тихо и доверительно. И так уютно спросил, по-домашнему, совсем не официально, хотя и назвал ее полным именем, что больше уже она не колебалась ни секунды, протянула портье свой паспорт и осторожно кивнула:

— Остаемся.

Остаться в Париже еще на несколько дней предложила жена. Человек не возражал, хотя и не чувствовал ни необходимости, ни желания. Если бы мог, он вовсе отменил бы поездку после того, как узнал, что долгожданная встреча не состоится. Но это была командировка. К тому же он обещал взять с собой жену, и ему, разочарованному, было неудобно обманывать еще и ее ожидания. Он и не стал. И теперь старался во всем соответствовать: и романтическому городу, и не по-осеннему солнечной погоде, и восторженной женщине, все время что-то щебечущей и радостно улыбающейся. Она всегда становилась такой, когда приезжала в Париж, будто город впрыскивал инъекцию чудодейственного эликсира, заставляющего глаза сиять, а губы растягиваться в постоянной восхищенной улыбке. Человеку нравилось видеть ее такой. Он любил ее. И если она хотела еще несколько дней сиять, а у него была возможность осуществить это желание, он предпочел не огорчать ее. Пускай на этот раз Париж и не осуществил его мечты, но разве это дает право отказывать другим в исполнении заветных желаний?

И они остались. И он пытался наслаждаться городом так, как это бывало раньше. Все было по-прежнему: они бродили по тем же бульварам, что утопают в зелени на полотнах Моне, заходили в те же кафе, в которых уже не один раз наслаждались крепким кофе и свежими, дивно пахнущими круассанами, плавали по заветному и давно изученному маршруту от Эйфелевой башни до Нотр-Дама, катались на смешном поезде по знакомым переулочкам всегда живущего особой жизнью Монмартра, бродили среди шедевров Лувра. Все было прекрасно: любимый город, любимая женщина рядом. О чем еще можно мечтать? Наверное, можно и нужно. Иначе не казались бы Человеку бульвары унылыми, круассаны — пресными, река — грязной, Холм мучеников — скучным, а шедевры живописи — обычной мазней. У него не было никаких сомнений в причинах своей хандры. Он прекрасно понимал, что с ним происходит: встреча не состоялась, надежды снова, в который раз, остались пустыми надеждами. Но у него уже был опыт их осуществления, и он знал и верил, что все обязательно повторится. Но для этого необходимо было что-то делать. И не ходить по улицам Парижа, а вернуться домой, закрыться в кабинете и писать, писать, писать ей снова и снова, пока она не сдастся, не согласится, не поймет, что…

— Давай зайдем, — жена нетерпеливо тянула его за руку. Человек бросил мимолетный взгляд на витрину лавочки, торгующей предметами интерьера, покорно открыл дверь. Женщина скользнула внутрь и тут же растворилась в разговоре с хозяином.

Ее французский всегда был превосходен. Если бы много лет назад они согласились бы на переезд в Канаду, у нее было бы больше возможностей реализоваться, но тогда думать надо было о его карьере, а теперь что же делать? Такова жизнь. Возможно, она и жалеет. Вон как сыплет непонятными фразами. Человек вздохнул и отвернулся. Надо было чем-то занять себя на те несколько свободных минут, что остались у него до того момента, как жена затормошит его, затеребит, захватит, засыплет вопросами и предложениями купить «эту миленькую подушечку», или зеленую лампочку Ильича («Она словно создана для твоего кабинета»), или «славный пушистый коврик, потрогай, какой мягкий». Он начал без особого любопытства разглядывать полки, уставленные вазами, подсвечниками, статуэтками, фигурками людей и животных, амулетами, рамками для фотографий, куклами… Куклами… Куклами? Куклами!

Нет, такого просто не могло быть. Неужели это возможно? Ему просто показалось, померещилось. Любому на его месте в каждой кукле мерещилась бы рука мастера. Это просто похожая модель, и ничего больше. Не имеет значения, что он уже видел нечто подобное: и шляпку, и кудри, и кружева, и зонтик. И, кажется, даже название помнил: «Парижанка». Разве не бывает двух одинаковых, ну… почти одинаковых картин или скульптур? Почему бы и нет? Человек сам разжигал свои сомнения. Так было легче. Но в глубине души он уже отчетливо слышал ответ на свой вопрос. Бывают и одинаковые картины, и одинаковые скульптуры, и одинаковые произведения, и одинаковые куклы. Бывают… У одного автора. Он колебался еще какое-то время. Потом все-таки пересилил себя, сказал:

— Could I see this doll?[10]

— S`il vous plaоt[11]. — Продавец протянул ему миниатюрное создание в ворохе розово-черных кружев и быстро, красиво заграссировал, обращаясь к собеседнице. Женщина переводила:

— У него есть еще. Тут целая коллекция. Есть «англичанка», «американка», «немка» — всего двадцать кукол осталось, а было сорок: и «африканки», и «латиноамериканки». Сейчас даже «грузинка» есть. Ну надо же! — она искренне изумилась наличию такой куклы в лавочке французской столицы. Продавец энергично закивал и продолжал что-то объяснять, а она переводила: — Он купил всю коллекцию два года назад на международной выставке. Говорит, что не прогадал. Половина проданного за три года в его бизнесе — это успех. Так что, если эта художница будет снова выставляться во Франции, он с удовольствием снова приобретет что-нибудь из ее работ.

— Она — русская. — Человек не спрашивал, но жена решила, что он просит уточнения, и перевела. Француз энергично закивал.

— Русская, — решила подтвердить жена, взглянула на Человека: — Что? Что с тобой? Ты думаешь, что…

Он не стал отвечать ей, сам в крайнем волнении пытался продолжать разговор с хозяином:

— Her name, name…[12]Chaidze?

— Chai… Que?[13]— Француз забрал у него из рук куклу, повертел этикетку, пришпиленную к кружевам, ткнул пальцем в напечатанные буквы: — Nome, nome…[14]

Человек увидел знакомое имя и впился взглядом в фамилию, прочитал вслух: