Та, что правит балом - Татьяна Полякова

— Мы видимся всего в третий раз, а у меня такоечувство, что вы давно, всю жизнь, стоите у меня за спиной и пялитесь в затылок.Ненавижу, когда стоят за спиной. Но сейчас я не испытываю к вам ненависти, иэто меня пугает.

— Вы невозможная женщина, — засмеялся он. —Вы всегда говорите правду, что для мужчин является тяжелым испытанием, но этолишь подтверждает мои слова.

— Вы так хорошо меня знаете? А даром предвиденияслучайно не обладаете? — усмехнулась я. — Может быть, скажете, что ябуду делать теперь?

— Для этого не надо быть прорицателем, —усмехнулся он. — Вы будете метаться в поисках сильного покровителя, ведь сОлегом вы, кажется, порвали, да он для вас и ненадежен.

— Хотите предложить свою кандидатуру?

— Кандидатуры предлагают на выборах. Вы красивы. Дажеочень красивы. Но не придавайте своей внешности слишком большое значение. Можнопроиграть. — Последние слова он произнес сухо, без насмешки илинеудовольствия, а я поморщилась, как от боли, потому что услышала за нимидругие, не раз сказанные самой себе.

— Я знаю свое место, — спокойно ответила я. —У меня были хорошие учителя.

— Жаль, что вы думаете именно так, — покачал онголовой. — Человек должен почувствовать свою позицию, уяснить себе сутьокружающего, только тогда он сможет заставить жизнь работать на себя, и чемжестче она с ним обойдется, тем больше у него шансов на выживание, при условии,что у человека есть силы для борьбы. А у вас они есть. Я к вам испытываюсимпатию и искренне хотел бы помочь.

— Спасибо. Вы мне уже помогли однажды.

— В сущности, я облегчил вам выбор.

— Выбор не предлагают, загоняя в угол.

— В вас говорит преклонение перед затасканными понятиями:справедливость, честность и прочее. Превосходство сильных людей перед слюнтяямине в том, что сильный человек способен выстрелить в безоружного, а слюнтяй наего месте непременно начнет раздумывать, а в том, что в нужный момент у меня вруках всегда будет оружие, а у слюнтяя — нет.

— Ясно. Вы создали целую философию убийства. Зачем? Иливсе-таки и в вас есть сомнение?

Он снова как-то странно посмотрел на меня. Взгляд былскользящий, неприятный.

— Вы все еще не поняли, что выросли из своих старых принципов, —ответил наконец он. — Вы цепляетесь за них по привычке, боясь сознатьсясамой себе, как далеко ушли от них. Это как любимая игрушка, когда уже сталвзрослым, испытываешь к ней нежность, хотя она давно не нужна.

— Да пошли вы со своей философией… — хмыкнула я. —Все проще: сначала я мучилась страхом, теперь стыдом, вот и все. Страх засобственную шкуру иногда заводит слишком далеко.

— У вас мания преследования, — удивился Долгих ипри этом выглядел совершенно искренне. — А вот и Саша, — добавил он,его водитель как раз закончил возиться с моей машиной.

Я поняла, что разговор окончен, но вместо облегчения ощутилачудовищную пустоту.

— Спасибо, — сказала я, распахивая дверь.

— До свидания, — любезно ответил он, и нашивзгляды опять столкнулись и держали друг друга, как будто чего-то выжидая.Потом Долгих улыбнулся и сказал:

— Было приятно поболтать с вами.

Через две минуты его машина скрылась за поворотом, а я ещенекоторое время топталась рядом со своей — без мыслей, в каком-то странномтомлении, словно что-то потеряла. Машина работала, и ее ровное урчаниеуспокаивало. Я села, положила руки на руль и задумалась, снова и сновавозвращаясь к недавнему разговору. На какое-то мгновение пришло ощущениедосады: зачем я все это говорила? А вслед за тем я почувствовала ярость —захотелось сделать что-то, лишенное смысла, что-то смелое, безумное. Но этоскоро прошло. И я вновь почувствовала досаду и раскаяние, а еще злость. Какогочерта меня вообще занесло на эту улицу?

Через две недели Машка с Антоном расписались. На церемонииприсутствовало всего несколько человек: я — свидетель невесты, Рахманов —свидетель жениха, и еще двое мужчин — старые приятели Антона, которыечувствовали себя немного неловко, может, из-за дефицита женского общества.Рахманов поставил свою подпись и, сославшись на дела, удалился, а мы впятеромотправились в ресторан, который так любил Тони. Выпили, мужчины понемногувоодушевились и принялись ухаживать за мной наперегонки. Антон пил мало, ел итого меньше, держал Машку за руку и улыбался. Она вроде бы казалась совершенносчастливой, периодически начинала вдруг хохотать, что-то рассказывать, но глазаее по-прежнему были тусклыми, и улыбалась она уголками губ, ласково и вместе стем грустно, как будто знала некую тайну, которую не спешила нам открыть.Надеюсь, они с Антоном любят друг друга, и жизнь обойдется с ними милостиво.Тогда все действительно забудется, и Машка наконец будет счастлива.

Часов в десять вечера, когда мы уже собирались по домам, вресторане появился Рахманов. Мне его присутствие было безразлично, он старалсявыглядеть оживленно и тоже, судя по всему, особых неудобств не испытывал.Смущался и беспокоился в основном Антон — смотрел на нас обоих едва ли не смольбой, то ли боялся, что мы ему вечер испортим, вдруг начав выяснятьотношения, то ли всерьез надеялся нас помирить. Два его пьяных товарища вскоренас покинули, и мы остались вчетвером. Рахманов смотрел на меня с ухмылкой,должно быть, все-таки решил, что Антон для меня старается.

— Спасибо, что пришел, — заговорил Тони.

— Как я мог не прийти, такой день…

— Спасибо, — повторил Антон, — за все, что тыдля нас сделал. Для меня, для Маши… Если бы не ты.., в общем, ты настоящийдруг, — сократил он свою речь.

Да, оратором он оказался никудышным, правда, говорил искренне.Я наблюдала за Рахмановым: слова Антона он воспринял без смущения, более того,был, скорее всего, абсолютно убежден, что все так и есть — и друг он настоящий,и помогал, чем только мог. То, что Машка оказалась в психушке не без егоучастия, он давно и счастливо забыл. Таким, как Рахманов, можно толькопозавидовать. Вот уж кого совесть не беспокоит, и тяжкие думы не мучают.

Я едва сдержалась, чтобы не сказать нечто язвительное, нововремя поняла, что мой выпад будет расценен как глупая выходка брошенной бабы.Тони вовсе не поймет, в чем дело, а Машке я праздник испорчу. Когда мужчиныувлеклись разговором, я наклонилась к Машке и шепнула:

— Пойду, пожалуй…

Она кивнула, возражать не стала, поняв мое состояние. Вобщем, я удалилась по-английски.