Мэтт Грэнвилл, Везучий Неудачник - Лилия Ильюшина

Я сидел возле него долго-долго, пока он не стал тенью, полустертым воспоминанием. Я видел его боль в хлестких порывах ледяного февральского ветра, она растеклась по всему миру, и я чувствовал ее в воздухе, которым дышал, в звездах, которые смотрели сверху. И я сам растворялся в этой боли, которая проглатывала звезды и души. Я был ее частью, а она – моей. Я отдал все, что у меня было, и теперь был пустотой.

В этой пустоте исчезало все, даже боль и одиночество. В ней мы были равны – древние звезды и маленькие мальчики. Все мы – лишь краткий миг ее вечности. Она принимала нас всех, больших и малых, и дарила долгожданное, спасительное забвение. Я сливался с ним, с этим вечным покоем, и становился тем безраздельным, у которого нет ни начала, ни конца. Я не был его частью – я был им, а оно было мною.

И маленькая тень, которая тоже была мною, вспомнила, что она – была. Что краткий миг ее жизни был целым миром, большим этой неохватной вечной пустоты. Она искала себя во мне. Запах своих волос и синеву под глазами. Белого кота без хвоста, похожего на медведя. Но я был пустотой, и маленькая тень растворялась в моем забвении.

Ей негде было укрыться, потому что безмятежное ничто было везде. И только я помнил, что она – была, и я – был. Не звездной пустотой, а человеком, который помнит маленького мальчика. И я впустил его в себя. Его боль и слабость. Его мечты и надежды. Его и тех других, которых были тысячи и тысячи. Они были огромным миром вокруг и слабым отголоском памяти во мне. Их страшная, неуемная сила бушевала во мне, рвалась с кончиков пальцев, она просто хотела – быть. Та самая сила, которая живет в нас с рождения.

Наша магия. Наш дар. Наше бремя.

Звезды угасали, а я, наоборот, становился все ярче и ярче. Наконец та сила, что переполняла меня, вырвалась наружу и разлетелась тысячью огней. Посмотреть на это чудо со всех сторон выходили люди: парами, большими компаниями, и никто – поодиночке. Меня уже не так трясло, наоборот, навалились слабость и усталость, но воздух снова заискрился светом. Я сообразил, в чем дело: это разрывали небо фейерверки, город праздновал окончание Ночи Одиноких душ. Я взмахнул рукой, и в ней появился букет свежих цветов. Я бежал по улице и забрасывал прохожих лепестками. Меня распирало огромное, невероятное счастье.

Наверное, во всем городе не осталось человека, которого я бы не осыпал цветами. Я страшно устал, но без конца проверял, не ушла ли магия снова, могу ли я творить. Все, что случилось ночью, слилось в единое чувство чего-то сильного и глубокого, чему я оказался сопричастен. Но переживание было слишком тяжелым, слишком мучительным, и оно проваливалось в глубины памяти, оставляя после себя пронзительное, светлое счастье и любовь ко всему миру.

Пока я добирался до дома, счастье здорово поутихло, но желание творить добро никуда не делось. Бедная, несчастная Жаба страдает по моей вине. Я должен немедленно извиниться! Сказано – сделано. В ванной, в небольшой ямке с опавшей листвой мирно дремала страдалица. Я выгреб ее и от всего сердца, искренне и с чувством расцеловал.

От сумасшедшего рева у меня заложило уши. Жаба дико брыкалась и сильно заехала лапой мне по щеке. Со всех сторон на меня набросились белки и оттащили прочь от полоумного земноводного. Они были по-настоящему рассержены и даже кусались. К Жабе, которую успокаивала и гладила целая толпа, зевая, брела Ворона. Она молча показала мне крылом в сторону кухни.

Истеричное кваканье и возмущенное стрекотание белок раздавались еще долго. Я сидел на стуле и потирал горящую щеку. В кухню вошла Ворона. Она так посмотрела на меня, что я привстал со стула и одернул сюртук.

– Мэтью, – проговорила Ворона, веско роняя каждое слово. – Ты знаешь, что я всегда поддерживала тебя. Можно сказать, ты был как за каменной стеной. Но сейчас, Мэтью, ты перешел все границы. Мало того, что ты скачешь голышом при всяком удобном случае. Но прокрасться ночью и покуситься на честь ничего не подозревающей Жабы – это перебор! С чего ты вообще решил, что в ее вкусе и можешь целоваться, даже не спрашивая разрешения? Мы, Мэтью, отказываемся с тобой общаться до твоего полного перевоспитания!

Вот так-то: ты думаешь, что познал смысл жизни и душа твоя источает цветочное благоухание, а на самом деле от тебя воротит морду даже зеленая пупырчатая жаба!

Я нашел рюкзак и высыпал все вещи на пол. Отыскал аккуратно свернутую красную футболку. В свое время пришлось немало помучиться, но зато теперь, если положить руку на герб, то можно услышать шум стадиона. Того самого, с нашего с папой последнего похода на футбол:

С такой поддержкой проще будет сделать тяжелейший выбор: поесть или поспать. Кажется, только что готов был горы свернуть, а сейчас хочется под одеялом свернуться. Но Мэтью Грэнвилл всегда преодолевает трудности и соблазны! Поэтому я пошел на кухню.

В холле меня неприятно удивили сразу два обстоятельства. Во-первых, почему-то он стал гораздо уже. Присмотревшись, я понял, в чем дело: дерево-в-дереве здорово разрослось вширь. Да и вверх тоже, вон как ветки прямо в дупла полезли. Во-вторых, под ногами шуршали листья, под деревом-в-дереве насыпано всякой шелухи. Ясно, белки постарались. И ежи, видимо, с ними заодно. Кстати, а куда это они пропали? Только сейчас я сообразил, что не встречал их с того самого дня, как впервые сюда попал. Но кто-то же убирал листья все это время! Я оглянулся по сторонам: ни души. Даже Ворона куда-то запропастилась.

Стоило повернуться спиной, как с дерева-в-дереве прямо мне на голову посыпался всякий мусор. Не успел он осесть на пол, как поднялся мощный вихрь. Прикрывая глаза рукой, я продирался к кухне. Я знаю, чьих это лап и крыльев дело! Ничего, нас не сломить!

Тьмы я как раз не боялся. Гораздо больше мне не нравился свет, который ее разгонял. Потому что он шел от громадных огненных цифр. Впрочем, теперь-то, когда ко мне вернулась магия, я что-нибудь обязательно придумаю, вот увидите! Мало что так бодрит должника, как продленный кредит. В душе громко пели птички. К сожалению, они разбудили голод.

Я на радостях разблокировал все магические замки на кухонных шкафчиках, но обнаружил только нескончаемые запасы моющих, чистящих, шкрябающих и отбеливающих средств. Короче, из еды дома был только питательный отвратительный Борщ. Мы с ним как старые супруги: вместе в горе и радости, в болезни и здравии. И есть противно, и других вариантов нет.