Ведьма - Финбар Хокинс

Я швыряла слова как камни. Из-за колдовства, которое – так я говорила ей – было мне не нужно. Но теперь ее нет, и я больше ничего не могла ей сказать.

Кроак опустил глаза, все равно что ребенок, которого отчитывали.

– Скажи мне, старик, неужто твое сожаление вернет мою мать? Неужто сожаление…

– Иви, в этом нет его вины!

Дилл опустила голову на колени, сжимая камень матери в руке, и покачивалась, как ежик, свернувшийся клубком. Ее терзала эта же боль.

– Прошу, не ссорься с ним, – сказала она мягче. – Разве нам нельзя отдохнуть?

Я хмуро посмотрела на старика, который следил за тенями.

– В этом нет ничьей вины, сестра, – ответила я. – Только ее собственная. Ибо ведьмы порочные и злые, и на них нужно вести охоту. – В моих словах бурлила ненависть. – Все это знают. Не так ли?

Дилл только отвернулась, она слишком устала, чтобы спорить.

Я отпила еще бульона, но ком в горле никуда не делся. Кроак подбросил полено в очаг, и мы умолкли, слушая, как плюется пламя.

Дилл зевнула, так и не поднимая головы. Я, хоть и успела немного согреться, поежилась и огляделась вокруг. В углу стояли инструменты. Мотыга и коса висели над окном. Стол, пара стульев. Еще одна приоткрытая дверь – за ней кровать. Какие-то тряпки под окном. Вдруг они пошевелились, затем зарычали.

– Тише, Собака, – пробормотал Кроак.

И, вроде бы только что обуреваемая сном, Дилл подскочила, распрямившись, как пружина, с криком:

– Ах! Щенки! Иви, смотри, скорее!

Она опустилась на колени рядом с молодой собакой.

– Три, четыре… пять малышей! Как ее зовут?

Кроак пожал плечами:

– Просто Собака.

Дилл гладила ее, а та стучала по полу тонким хвостом.

– У нее непременно должно быть имя. Я назову ее… – Дилл прижалась лицом к коричневому носу собаки. – Ягодка! Потому что у нее глаза черные и она такая сладкая!

Она щелкнула языком. Обласканная, Ягодка положила морду на ногу Дилл, и так обе и устроились спать вместе со щенками.

– Девочка умеет обращаться с животными…

– Ну да, Джим Кроак. – Я покатала слова во рту. – У моей сестры дар. Все звери тянутся к ней. – Я снова поежилась от холода, который застыл у меня в животе. Я хотела уколоть сестру и ничего не могла с этим поделать.

Дилл открыла глаза.

– Это не дар, Иви. Просто я люблю зверей. А они меня.

Она с любовью посмотрела на дремлющих щенят. Как же мне хотелось ущипнуть ее, дернуть ее за волосы.

– А меня они не любят. – У меня заболела челюсть – так сильно я сжала зубы.

Дилл подложила руку собаке под голову, и камень в ее ладони поймал отблеск пламени. Почему она так прилипла к камню? Он что, вернет нам мать? Убьет людей, которые забрали ее у нас?

– Птицы тебя полюбят, если ты им позволишь. – Она зевнула. – Но мне кажется, ты и не пытаешься, сестра.

Она снова повернулась к собачьему лежбищу. Как все просто для Дилл. Она потеряла мать. Ее преследовали. Она спасалась бегством. А теперь дала имя собаке. За один день весь ее мир перевернулся. И все же Дилли До продолжала танцевать. Что-то в ней точно было. Мать это знала. Но говорила ли мне мать когда-нибудь, что у меня есть дар? Никогда.

– Что… у девочки в руке? – Стул под Кроаком скрипнул – он наклонился посмотреть.

Не успела я открыть рот, как Дилл подняла голову и с гордостью улыбнулась, показав свои белые зубки:

– Это гадальный камень матери. Он обладает силой. Мама дала его мне, чтобы я сохранила его для…

– Силой? – Глаза Кроака блеснули. – В нем магия?

Дилл выпрямилась и погладила камень, как сонный щенок.

– Да, Джим Кроак, но только для тех, кто знает. – Ее улыбка стала еще шире. – Некоторым вещам мама меня научила…

– Он должен быть моим, – сказала я. – Ведь я старшая. – Мои слова задевали ее. Но я не могла сдержаться. – Раз мать мертва.

Улыбка исчезла с лица Дилл.

– Иви, мама просто хотела, чтобы я его сберегла.

– И разве это делает его твоим, дорогая сестра?

Ее лицо было поникшим и печальным.

– Иви, я не говорила, что он…

– Теперь, когда мать мертва, он должен быть моим.

– Перестань это говорить! – Она встала, вся дрожа. – Перестань говорить, что мама мертва!

– Но это так.

– Я знаю! Я видела! И ты меня остановила! – Тени в доме загудели от ее крика.

Слезы расчертили щеки Дилл. Но я чувствовала себя израненной и пустой. Мне хотелось, чтобы все оставили меня в покое. Мать была мертва. Навсегда.

– Мне пришлось остановить тебя, Дилл, эти люди…

– Мне теперь все равно. – Она отвернулась и стала гладить Ягодку. – Оставь меня в покое. Я хочу спать.

Словно дух покинул ее, изгнанный мной. Она свернулась калачиком рядом с собаками и закрыла глаза. Камень поблескивал в ее руке.

Я смотрела, как она засыпает. Я ранила ее, я подначивала ее. Я не знала почему. Но знала, что поступлю так снова, и ничего не могла с этим сделать. Это все мать – она виновата.

Ты моя умная ведьмочка, Дилли.

А что она говорила мне?

Будь сильной, Иви. Присматривай за сестрой, Иви.

– Она напоминает мне мою маленькую Элис, – сказал Кроак, глядя, как голова Дилл поднимается и опускается на боку у Ягодки. – Мою внучку.

Я видела Элис лишь однажды. Вихрь улыбок и локонов.

– Я потерял ее, – тихо сказал он. – В этой войне…

– Я не знала.

Мой голос словно перестал мне принадлежать. Словно это сказала другая Иви, которая стояла одна в углу пыльной кухни.

Он прикусил губу, глядя на огонь.

– Твоя мать…

Я снова ощутила ледяной ком в животе.

– Моя мать что? Скажи, Джим Кроак. Ты давно уже хочешь это сказать.

Его взгляд стал жестче, огонь плясал в старческих глазах.

– Ну что ж… Твоя мать показала Элис и другим кое-что… что знала… И то, чему они научились… навлекло беду… Должно быть…

Кроак ухватился за эту мысль, как слепой нищий – за свою палку.

Мне хотелось закричать. Мне хотелось перевернуть его стол, сломать стул. Раскидать очаг. Так я была зла. Из-за матери. На сестру. Теперь еще на глупые слова заикающегося старика.

– Правильно ли, – я глотала слезы, – что женщина… которая научила девочек тому, что цветы бузины сбивают жар… которая…

Я вспомнила, как мать кричала, чтобы мы убегали.