Дневники. Мир или правда - Екатерина Александровна Балабан

было музыки и цвета, зато была я, был ветер, были звезды по ночам, и светлая луна вставала над сонным городом точно также, как всегда. Я пошла в медучилище, чтобы делать хоть что-то, я пыталась встречаться с парнями, съездила на Кавказ, была на море. У меня даже появился постоянный кавалер и мама тайком мечтала о свадьбе, а я все оттормаживала неизбежное.

Так прошло два года. Бесконечные, странные, как будто не со мной и не для меня. Наступила новая холодная и ветреная весна. Снег долго таял, а потом шли дожди и реки разливались трижды. Черные тучи сыпали снегом на зеленую траву, на белые цветы распустившихся садов. Что-то изменялось, перемещалось, трансформировалось вне зависимости от желания и воли людей, что-то становилось другим.

Как-то я вернулась домой из больницы, куда меня пристроила работать мама. В квартире тишина — ни Таси, ни мамы, все сбежали по своим делам. В углу печальный, никому не нужный, накрытый полотном рояль. Во мне всколыхнулось жадное волнение, гулкие молоточки застучали в груди, пробуждая старые напевы. Я сдернула покрывало, подняла крышку, коснулась клавиш и инструмент благодарно отозвался мажорной гармонией. Пальцы вспомнили, хотя им было очень нелегко без двухлетней тренировки. Пальцы стали медленными и спотыкающимися, зато проснулась музыка, слишком долго молчавшая внутри. Я долго играла, позабыв обо всем на свете, а потом взяла и набрала номер консерватории.

— Приходи! — услышала я в телефоне голос своего профессора, — Поговорим.

Потом, будто очнувшись, сквозь створки распахнутого окна я увидела алое солнце, разноцветные облака, огненное закатное небо и поразилась внезапной феерии красок, ворвавшихся в мой зачарованный мир.

Трель дверного звонка заставила вздрогнуть, оторваться от созерцания. Я нехотя двинулась в прихожую, повернула ручку, толкнула дверь, взглянула перед собой и охнула… Медовые волосы; внимательные карие глаза; усталое, исхудавшее лицо; шрам над правой бровью; неожиданно светлая улыбка; голос с легкой хрипотцой:

— Привет, Лисенок!

— Привет, Серый Волк!

Сказала и стала сползать по косяку на пол, чувствуя головокружительную невозможность происходящего.

Он не дал мне упасть, подхватил, прижал к широкой груди. Горячая ладонь обожгла спину между лопатками под рассыпавшимися волосами.

— Ты стала красавицей, Лисенок! Не бойся, это точно я!

Живой, настоящий, только сильно возмужавший Сережа смотрел мне в лицо и не мог насмотреться. Я тоже смотрела сквозь внезапный туман слез, вцепившись в жесткую куртку побелевшими пальцами. Я не верила. Я видела и не понимала. Вопросы множились в голове, толкались, вытесняя друг друга. Так разве бывает? Где он был? Почему два года его считали мертвым? Кто его спас или как он спасся?

Не выдержав натиска мыслей и чувств, я просто обхватила его шею руками и разрыдалась от невероятного, бесконтрольного счастья. Он прижался щекой к моей макушке. Держал крепко и тихо вздыхал.

Мамин крик застал нас двоих врасплох. Громко заверещала от изумления и радости Тася. Мы на мгновение отвлеклись на них, внезапно появившихся на площадке из лифта, но увидели только две движущиеся тени, до которых нам, как оказалось, не было никакого дела. По крайней мере в тот момент. Долгая разлука и нежданная встреча вычленили для нас самое важное, может неправильное, но желанное и заставили позабыть обо всем остальном. Я, наверное, должна была высвободится, уступая маме право на вернувшегося из небытия мужчину, но не сделала этого, наоборот, прижалась сильнее, оставляя это право за собой. Он давно ей не был нужен. Она позабыла о нем. Так зачем же? Больше никогда и никуда я не собиралась отпускать своего внезапно обретенного Серого Волка. Больше никому!

Сережа тоже не смог разжать объятий.

Мама и Тася прошли мимо нас в квартиру, прикрыли дверь, внезапно осознав, что мы никак, вообще не реагируем на их радостные вопли.

— Ты пришел к маме? — все-таки спросила я, взглянув Сереже в глаза.

— Чего ты хочешь, Лисенок, мира или правды? — бросил он в ответ свой любимый вопрос и улыбнулся так, что сладко заныло сердце.

— Мира и правды, — отозвалась я совершенно серьезно, — Больше никакого выбора. Мне нужно все, без остатка.

— Я пришел к тебе. Больше никакого выбора. Мир и правда неразделимы. Так должно быть. И так будет.