Бриллиант - Сара Фокс

Как будто почувствовав мое негодование, она насмешливо посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

— И даже несмотря на то, что с тех пор прошло столько времени, мое сердце, должно быть, все еще закрыто. Возможно, это ослепляет меня. И еще ты. Ты так безумно похожа на него, Алиса. Иногда мне кажется, что ты избегаешь меня, особенно в эти дни. Почему ты всегда демонстрируешь такое презрение, так безжалостно отталкиваешь меня, свою собственную мать, которая любит тебя, как никто другой? А мне его так не хватает, особенно сейчас.

— Возможно… — теперь наступила моя очередь колебаться, стыдясь того, что я сделала ей больно, — это от того, что папа умер так давно и нет даже могилы, на которую мы могли бы прийти.

Тогда мама приблизилась ко мне и коснулась прохладной рукой моей щеки:

— Ты знаешь, что его тело нельзя было перевезти, слишком большое расстояние… странно, но я даже не представляю, ведь если бы он не умер, сейчас мы бы жили в Индии. Если бы он не владел тем языком, возможно, тогда бы они никогда не отправили его обратно, но он к тому же так сильно хотел получить это задание… Никто из нас в действительности не знает, сколько ему осталось жить, даже когда мы можем мельком запечатлеть мимолетные образы и прочитать полученные нами знаки. В конце концов, — почти прошептала она, — вне всяких сомнений, судьба сама все определяет.

Я хотела было сказать: «Нет, мама, я думаю, что здесь определяешь все ты, ты слишком контролируешь мою жизнь», — но ответила только:

— Если бы у нас остались его письма, то я бы хоть немного «познакомилась» с ним. Или его портрет… это было так давно, что я уже не могу вспомнить его лица.

— Незадолго до того, как он уехал, он заказал семейный портрет. Странно, что ты не помнишь. Это было примерно в то самое время, когда он водил тебя на Большую выставку. Ты выглядела такой возбужденной, что очень скоро тебе наскучило сидеть неподвижно… и этот бедный обеспокоенный фотограф! Тебе было около шести лет, но в тот день ты проявила ангельское терпение!

— У нас есть фотография? Я что-то не припоминаю…

— Вероятно, когда проявляли фотографию, процесс был нарушен. На снимке получились только ты и я, а там, где стоял твой отец, оказалось пятно, словно его изображение кто-то стер, уничтожил последнее свидетельство того, что он существовал; и впоследствии мне казалось, что это было предзнаменование, предупреждение о том, что должно было случиться нечто ужасное, его смерть от той болезни… так что, извини, — вздохнула мама, — но мне нечего тебе показать. — На минуту она замолчала, гладя мои волосы, а затем мягко добавила: — Я знаю, как нежно он любил тебя, и уверена, что он все еще следит за тобой… — Мама выпрямила спину, и ее голос снова стал напряженным: — Что касается меня, то, оставшись одна с ребенком на руках, я просто пыталась сделать все, чтобы обеспечить нам будущее тем способом, который хорошо знаю. Поэтому попытайся этим вечером проявить немного больше понимания и терпения к своей матери…

Я ничего не ответила, и она ушла.

Соседняя церковь напомнила мне в этот момент крепость, а моя комната показалась похожей на мрачную тюремную камеру. Поскольку дни становились короче, а вечера длиннее, я осталась гнить в этих четырех цветных «ситцевых» стенах. И хотя иногда я была совсем не против того, чтобы провести среди них много часов, в тот момент я почувствовала себя в ловушке и ходила взад-вперед по комнате, в раздражении стуча ногами и едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.

Но эта ярость скоро прошла. Услышав скрип парадных ворот и подумав, что это прибыли посетители, я снова выглянула из окна. Но ворота открылись не затем, чтобы впустить гостей, а чтобы выпустить мистера Тилсбери, который собирался встретиться с кем-то на другой стороне улицы.

Там стоял тот самый молодой человек, незнакомец, приходивший неделю назад. Его черты из-за расстояния казались расплывчатыми, да и свет был очень тусклым, однако у меня не осталось никаких сомнений по поводу личности бездельника: та же потертая одежда и неопрятные длинные волосы, торчащие из-под старой, потрепанной кепки. Казалось, он что-то прижимал к своей груди, маленькую коробочку или сверток. Мистер Тилсбери быстро схватил этот предмет, незаметно спрятав в глубокий внутренний карман своего пиджака. Он сделал это так быстро и ловко, что можно было даже усомниться, случилось ли что-нибудь вообще. Тилсбери осмотрел пустынную улицу и затем, как раз в тот момент, когда я отступила вглубь комнаты, спрятавшись в глубоких складках занавесок, повернулся к дому, изучая высокие окна верхних этажей.

Мое сердце забилось сильнее, но вскоре после того, как Тилсбери отвернулся, я убедила себя, что он не мог заметить меня. Дрожащими пальцами я немного приоткрыла штору и увидела, как он наклоняется к парню, словно шепча что-то ему на ухо. На мгновение парень встревожился и энергично замотал головой, но Тилсбери молниеносно схватил его за рукав, толкнул и сорвал с него кепку, так что они оказались лицом к лицу. Их губы почти соприкасались, и независимо от того, что говорил Тилсбери, его слова вызывали почти страх на лице жертвы, которая очень медленно осознавала их смысл; но, как паук заманивает муху в ловушку, в свою липкую, шелковую сеть, так и Тилсбери все еще держал парня словно невидимыми нитями. Снова протянув свою руку, он вместо того, чтобы мучить свою добычу, дружелюбно взял молодого человека за подбородок и запустил свой палец в длинные темные завитки его волос, скручивая и теребя их, словно свои собственные, — жест, показавшийся мне зловещим и отталкивающим. Затем, устав от этой игры, как будто внезапно вспомнив о другом, намного более неотложном и срочном деле, Тилсбери улыбнулся и позволил ему уйти, ловко развернулся на пятках и направился обратно к воротам. Незнакомец быстро нагнулся, поднял свою кепку, а потом бросился по улице и исчез за широкой плотной завесой тени от церкви.

Тилсбери осмотрелся вокруг в последний раз, взглянул на часы, поскольку они ударили семь раз. Потом шагнул к входной двери, но прежде посмотрел прямо на мое окно; и на сей раз на его губах появилась едва заметная ухмылка. Я стояла абсолютно неподвижно, стараясь совсем не шевелиться, молясь, чтобы он меня не заметил. Но по тому пристальному, высокомерному взгляду я поняла, что он видел все — и точно знал, где я прячусь и чему стала свидетельницей. И лишь спустя какое-то время после того, как я отвернулась от окна, я смогла отойти от занавесок и начать свободно дышать.

Вскоре после этого происшествия стук копыт и скрежет колес возвестили о прибытии мрачно одетых посетителей. И было ли это проявлением храбрости или безумием, я уже никогда не узнаю… но я решила внимательно проследить этим вечером за их встречей и точно выяснить, что именно происходит и кто эти люди.

* * *

На пороге своей комнаты я, раздумывая, остановилась. Босая, одетая лишь в тонкую, хлопчатобумажную ночную рубашку, чтобы намеренно избежать громкого шороха платья, я начала спускаться. Я не боялась, что Нэнси услышит мои шаги. Она недавно поднялась в свою комнату, и, поскольку девушка вставала каждое утро раньше шести, до того момента, как моя мать могла позвать ее, бедняжка совершенно выматывалась и сейчас, должно быть, уже спала.