Бунтарка и Хозяин Стужи - Валерия Михайловна Чернованова

не гротхэн. Орала моя сводная сестрица Арлетта, обладавшая поистине незабываемым голосом. В смысле, один раз услышишь — хочется забыть, но вряд ли получится. Ее матушка, а моя мачеха Стелла сетовала на нехватку денег: кабы не денежные проблемы, можно было бы отдать девицу в обучение пению, и она бы украшала собой оперные театры, исполняя самые известные арии. Как по мне, в исполнении Арлетты особенно удачно выходили ории, вот как сейчас.

— Ливий-я-а-а-а! Да где ж ты подевалась, мерзавка?!

Вздохнув, сунула ноги в стылые ботинки и стянула со стула халат. Если она так продолжит орать, разбудит Фабиана, а этого мне совсем не хотелось. Пришлось подхватить свечу, щелкнув пальцами запустить жизнь в крохотный фитилек и впотьмах пробираться к сестрице в комнату.

За особые заслуги, читай, за незабываемый голос, Арлетту поселили в том же крыле, где спали мы с Фабианом. Ей единственной нормально обустроили в неотапливаемой части дома комнату, но мачеха, так любившая похвастаться не получившим развития голосом дочери перед гостями, категорически отказывалась терпеть его по ночам. Душан тоже счастья по этому поводу не испытывал, так что они с маменькой наслаждались тишиной, а я вот… иду выяснять, что случилось у потенциальной оперной дивы.

— Что случилось? — так и поинтересовалась, заглянув в комнату к сводной сестре и поставив подсвечник на комод.

— Окно закрой. Дует. Да побыстрей! Ты где так долго шлялась? — пожелания «доброго утра» выплеснулись на меня щедрым потоком, окатив с головы до ног.

Арлетта поджала губы и указала на едва приоткрытое окно. В узкую щель слабенько тянуло морозцем. В этой комнате он, к слову, был не лишним. Здесь было столько обогревательной магии, что я подавила желание распахнуть халат и чем-нибудь обмахнуться.

— Во-первых, еще петухи не прокричали, — терпеливо начала я. Да и зачем нужны петухи, когда есть Арлетта. — А во-вторых, мы с тобой уже неоднократно обсуждали, что я не твоя служанка. Поэтому если тебе холодно, ты делаешь так: поднимаешься, перебираешь ножками, подходишь к окну и закрываешь. Орать на полдома при этом не обязательно, а тем более будить меня.

Арлетта открыла рот:

— Ах ты…

Эта история тянулась уже не один год. С того самого времени, как мачеха промотала почти все состояние отца на наряды себе и дочке, а еще на красивую жизнь, которой была (по ее сугубо личному и весьма нескромному мнению) более чем достойна, и от нас разбежались все слуги. Остались только Дорота и Бруно, наш конюх и по совместительству садовник, с которым мы вместе ухаживали за садом и лошадьми. Дороте я часто помогала на кухне, а еще занималась уборкой — не могла допустить, чтобы дом, созданный с такой любовью моими родителями, медленно угасал и чах под слоем пыли и в неухоженности.

Разумеется, мачеха с Арлеттой с радостью поддержали мою инициативу и решили, что из меня получится отличная служанка. Правда, служанкой для них я быть не собиралась. В итоге после многочисленных конфликтов, угроз и обещаний лишить меня с братом содержания, потому что я живу на их деньги (на самом деле, на то немногое, что еще оставалось от доходов отца), я высказала весомый аргумент: а если вдруг кто прознает, что Ливия Селланд прислуживает мачехе и ее детям, какая слава о них пойдет?

Больше всего на свете Стелла боялась, что ее посчитают злодейкой, не говоря уже о том, что злодейкой посчитают ее дочку на выданье, поэтому вопрос с прислуживанием мы благополучно закрыли.

Но не Арлетта.

— Окно, Ливия, или я… — скомандовала она, угрожающе сощурив глаза. Болотно-серые, один в один как у брата, и волосы такие же, вечно взлохмаченные — солома и по виду, и по цвету.

— Или — что? — поинтересовалась я, сложив руки на груди.

— Пожалуюсь матушке! А она твоего любимого братца накажет! — высунув язык, заявила Арлетта. Со стороны подобные угрозы от девицы ее возраста смотрелись бы даже смешно… если бы она не упомянула Фабиана. Стоило о нем подумать, и внутри взвился столп маленьких огненных искр.

— Я не твоя служанка, — ледяно повторила я, шагнув к ней вплотную. Над пальцами вспыхнул огонек, и Арлетта с визгом натянула одеяло до подбородка. Я не стала гасить пламя — пусть себе горит, оно не причиняло мне вреда, просто мягко облизывало кончики пальцев, согревало теплом солнечной магии. — И этот момент мы с твоей матерью обсудили.

— Тогда скажу, что ты мне магией угрожала! — не унималась Арлетта, хотя опасливо отодвинулась от меня на противоположную сторону огромной кровати с мягкой периной и шелковыми простынями.

— Разве? — Огонек вспыхнул сильнее, отразившись в зрачках сводной сестрицы, в кои-то веки сделав ее глаза ярче, и тут же погас. — Я никогда тебе не угрожала, Арлетта, и тебе советую поступать точно так же. Особенно в отношении Фабиана. Доброго утра, сестрица.

Не дожидаясь ответа, под ее возмущенное пыхтенье развернулась и вышла. Путь по продуваемому сквозняком коридору к себе был не таким уж долгим, а моя комнатушка, в отличие от комнаты Арлетты, встретила меня привычным холодом и завыванием ветра, недовольного тем, что на его пути попался угол нашего дома. Остывшая постель со вмятиной на стареньком матрасе уже не казалась такой манящей, да и не засну я больше. Петухи хоть и не кричали, но вот-вот закричат, ночи в это время долгие, темные. А утро всегда кажется таким далеким…

Вздохнув, выглянула во двор. Мне бы хоть треть магии, которой обладала мама: мощной, солнечной, наполняющей все вокруг жизнью и светом, и я бы без труда и безо всяких сложностей исправила то, что произошло с Фабианом. А так…

Отбросив невеселые мысли, поставила свечу на подоконник и стала застилать постель. Потом спущусь на кухню, помогу Дороте с завтраком, после же примусь за уборку. Завтра у Душана День появления. В честь такого важного события в гости соберутся соседи, и все должно быть идеально. За день я с уборкой точно не управлюсь, поэтому начну сегодня, а закончу завтра.

Мне всегда казалось, что, ухаживая за домом, я становлюсь ближе к родителям. Прикасаясь к статуэткам, вытирая с них пыль, я как будто отдавала им дань памяти, поэтому уборка не была для меня в тягость. Коснувшись медальона, который никогда не снимала, раскрыла его с легким щелчком, взглянула на миниатюрный портрет таких дорогих моему сердцу людей.

— Люблю вас, родные, — улыбнулась им.

И мне показалось, что папа — серьезный, сосредоточенный, и мама — сама как солнышко — на мгновение улыбнулись в ответ.

* * *

— Опять встречалась с