Сундучок, в котором что-то стучит - Василий Аксенов

Субъект (будем называть его так, пока не узнаем его имени)нашел себе для игры весьма удивительную пару — дворничиху. Это быламрачноватая костистая особа в массивных очках, которые одновременно являлисьслуховым аппаратом. В правой руке у нее были метла и совок. Странная пара(вернее, тройка, если не забывать о пуделе) стояла молча, подняв над головамисцепленные руки, он правую, она левую. Они не разговаривали друг с другом и неулыбались, они как бы показывались кому-то. У меня возникло отчетливоеощущение, что они хотят, чтобы их кто-то увидел со стороны.

Молодежь их не выбирала. Казалось бы, ради шутки, доброгоюмора молодежь должна бы выбрать себе в пару пожилого гордеца, или не менеепожилую колдунью-дворничиху, или, на худой конец, клочковатого, со следамибылого шика, пуделя. Однако молодежь относилась к своей игре очень серьезно.Здесь преобладали курсанты морских училищ и выпускницы в белых платьицах.Должно быть, эта игра служила поводом для выяснения серьезнейших отношений.

Вдруг неожиданно вся колонна ритмично захлопала в ладоши ипропела:

Ручеек! Ручеек! Приглашаем на чаек!

Я вздохнул с облегчением. «Ручеек» — вот как называетсяэта игра. Славно!

Субъект немного замешкался с хлопками, и дворничиханедовольно на него посмотрела. Потом они снова застыли. По мере игры ониоказывались то во главе «ручейка», то в хвосте, то в середине, и я подумал, чтодля этой игры совершенно необходима пара, которую никто не выбирает, эдакийцентр игры.

Что мне оставалось делать, как не предаваться подобного родавялым размышлениям? Геннадий исчез, самолет улетел. Повесть, как видно, несостоится.

И вдруг я увидел, что дворничиха заволновалась. Она сталаукрадкой бросать взгляды то на один тротуар, то на другой. По обеим сторонамГалерной медленно текла праздничная толпа, и на одной из сторон внутри толпытек пресолиднейший господин с мощным мясистым загривком, с бобриком седых волосна голове старого боксера, с массивным животом, обтянутым пунцовым жилетом. Водном из двух ушей этого невероятно знакомого мне господина мерцал драгоценныйкамень. Я давно уже не встречал буйвола мясной индустрии Адольфуса СелестиныСиракузерса и лишь поэтому не мог с уверенностью сказать, что это именно он.

Сиракузерс Под Вопросом (будем пока называть его так)спокойно тек в толпе, пока взгляд его не остановился на «ручейке». Субъект идворничиха как раз находились впереди, и Сиракузерс Под Вопросом заметил их. Оностановился, и на лице его отразилось мучительное припоминание. Видимо, длятого, чтобы ускорить этот процесс, С-П-В извлек из жилетного кармана ампулу ивыкатил себе на ладонь огромный оранжевый витамин. Пока витамин совершал своеблаготворное дело в организме С-П-В, дворничиха делала ему призывные знаки иопасливо озиралась на другую сторону улицы, где тоже текла толпа.

Из этой другой толпы вдруг выскочил Гена Стратофонтов. Я иопомниться не успел, как он пронзил насквозь весь «ручеек» и выбрал себе в паруне кого другого, как субъекта с пуделем. На лице субъекта отразилсянеподдельный ужас, когда он обнаружил свою ладонь в крепкой руке пионера.Удивлению моему не было конца: Гена увлек субъекта в глубь «ручейка» иутвердился с ним в хвосте игры.

Оставшаяся в одиночестве дворничиха не пожелала выбрать себев пару морского курсанта. Она сердито что-то буркнула под нос и взялась заметлу. Что касается Сиракузерса Под Вопросом, то он, так и не вспомнив то, чтохотел, а вспомнив явно не то, что хотел, весело хмыкнул, хлопнул себя позагривку и спокойно потек в толпе под арку на ликующую площадь.

Крайне удивленный всеми этими событиями, я не бросился ксвоему герою, а выждал. Не зря. Я увидел, что мальчик задал субъекту какой-тонетерпеливый требовательный вопрос, а тот в ответ только задрал нос, хотя и былявно смущен. Гена повторил свой вопрос и сердито топнул ногой, и тогда в этуногу с неприятным коварством впился пудель.

Вновь я поразился выдержке Геннадия. На лице его не дрогнулни один мускул, он даже не шелохнулся, не отшвырнул пса. Видимо, он не хотелпривлекать к себе внимания и потому предоставил собаке свободно грызть своюногу.

Я этого стерпеть не мог. Я шагнул было вперед, но тут…Видимо, не один я внимательно наблюдал за этой сценой. С карниза одного издомов прямо на спину пуделю упал какой-то серый, сверкающий двумя глазами ишипящий комок. Пес в ужасе вырвал поводок и устремился под арку, унося на своейспине нечто серое и клубящееся.

Крик неподдельного отчаяния, дорогой читатель, вырвался изуст нашего субъекта. Он бросился за пуделем, громко восклицая:

— Онегро! Онегро! Подожди! Умоляю!

Не исключена возможность, что более близкого существа насвете, чем Онегро, у субъекта не было.

Гамма чувств, дорогой читатель, отразилась на лице моегогероя, и среди этих чувств не на последнем месте была жалость, а жалость, какизвестно, украшает молодое лицо… С этой гаммой на лице Геннадий бросился попятам за субъектом. Видимо, Цель — цель с большой буквы, дорогой читатель,за которой у порядочных людей всегда стоит чувство долга — была выше всейгаммы быстролетных, увы, чувств.

Должно быть, не нужно даже и объяснять, почему вслед заГеной пустился я. Автор бежит за своим героем — в этой картине нет ничегостранного.

Пронесясь под аркой, мы — пес с котом на спине,субъект, лишившийся пса, Гена со своей гаммой чувств и я, преисполненный надеждна будущую повесть, — вырвались на историческую площадь, заюлили в толпе,обогнули серую глыбу гранита, пронеслись под дощатым помостом, на которомвыбивали дробь сапоги романтиков (октет «Ивушка зеленая» вкупе с секстетом«Добрыня»), пробежали мимо собора на Исаакиевскую площадь, и далее, всеускоряясь, все подсвистывая, помчались по Мойке, и далее по Невскому, поСадовой, по Марсову полю, по Кировскому мосту, по Кронверкской на Стрелку идалее по набережной Васильевского острова и через мост Лейтенанта Шмидта наплощадь Труда и по бульвару Профсоюзов мимо Манежа вернулись на Исаакиевскую,чтобы снова улететь на Мойку. Бег был крайне тяжел, но интересен. Картиныгорода, мелькающие мимо на такой страшной скорости, чудесным образомпреображались, а молодежные толпы, не замечавшие нас, сливались в однуфантасмагорическую ленту. Временами мне казалось, что следом за нами мчится наметле дворничиха в слуховых очках, временами я видел спешащего сбокуСиракузерса Под Вопросом, который на бегу глотал особые голубые пилюли дляскорости. Однако ни метла, ни пилюли не помогали, и мы — пес с котом наспине, субъект, лишившийся пса, Гена со своей гаммой чувств, и я,преисполненный надежд, — неслись без всяких спутников.