Крестьянский бунт в эпоху Сталина - Линн Виола

Некоторые, получив клеймо кулака, выбирали более радикальный путь, который можно назвать эмиграцией души. В начале 1990-х гг. журналистка Белла Улановская из Санкт-Петербурга навестила пожилую женщину — бабу Нюшу, — жившую в глухих лесах Центральной России. Баба Нюша и ее семья потеряли землю в 1930-х гг. Ее ответом на тяжелую участь и государственные репрессии стало уединение и уход от всего мирского через отшельничество. «И выпала на мою долю печаль, уйти от людей», — объясняла она{424}. Баба Нюша многие десятки лет прожила в изоляции, но, несмотря на одиночество, хранила ненависть к советскому государству{425}. В «Архипелаге ГУЛаг» Александр Солженицын приводил пример такого же отшельнического мужества, как у бабы Нюши. Он писал, что в 1950 г. правительство случайно обнаружило целую деревню старообрядцев, которые спрятались в лесной глуши. Старообрядцы сбежали туда в период коллективизации{426}. Невозможно точно узнать, сколько крестьян просто исчезло в те годы, ушло «в себя» либо в леса. Однако существовала еще более радикальная форма эмиграции души — самоубийство. Неизвестно, сколько крестьян свели счеты с жизнью в те годы, однако несколько таких случаев зарегистрированы. В одной из деревень Тагильского округа на Урале один крестьянин, перед тем как его должны были раскулачить, убил свою жену и детей а затем сжег себя заживо. Другой кулак из этой же местности утопился в реке{427}. В Ленинском районе Кимрского округа Московской области середняк покончил с собой, после того как один местный коммунист, с которым он поспорил до этого, заставил деревенских бедняков под угрозой ссылки конфисковать его имущество. Когда его дом начали обыскивать, крестьянин наложил на себя руки{428}. Мерл Фейнсод писал, что по Западному району прокатилась волна самоубийств среди владельцев зажиточных крестьянских хозяйств{429}. Самоубийство было самым радикальным и трагичным актом протеста против государства, которое твердо решило уничтожить целые категории крестьян, их культуру и образ жизни.

Самораскулачивание не только нанесло тяжелый удар по отдельным крестьянам и их семьям; оно резко негативно сказалось на экономике государства. Как и разбазаривание, самораскулачивание угрожало существованию новообразованной системы колхозов, зависевшей от получения собственности раскулаченных хозяйств. Акты самораскулачивания также ставили под сомнение власть государства и бросали ей вызов. Как и в случае разбазаривания, реакцией государства на них было применение силовых мер и дальнейшее раскулачивание. Уже к декабрю 1929 г. Н. Анцелович, член комиссии Политбюро по вопросам коллективизации, советовал продумать план по раскулачиванию тех районов, где еще не осуществлена сплошная коллективизация, что шло вразрез с официальным обоснованием раскулачивания, согласно которому оно было естественным следствием сплошной коллективизации. Он говорил: «Нужно учесть, что кулак уже практически реагирует во всех районах на нашу политику разбазариванием инвентаря, имущества, сокращением площади посева»{430}. К середине января 1930 г. в основе работы комиссии под руководством Молотова в немалой степени лежала необходимость централизовать и скоординировать кампанию по раскулачиванию, чтобы предотвратить дальнейший ущерб, наносимый экономике разбазариванием и самораскулачиванием. 1 февраля 1930 г. правительство издало второе постановление о мерах борьбы с разбазариванием и бегством, на этот раз направленное конкретно против кулацких хозяйств{431}. 4 февраля 1930 г. была также выпущена директива, предписывающая Наркомату финансов отдать приказ банкам прекратить любые операции с кулаками, чтобы избежать массового снятия средств со счетов{432}. Во многих районах страны региональные власти приняли решение об ускорении темпов раскулачивания, дабы предотвратить новую волну самораскулачивания. В Гжатском районе Вяземского округа Западной области местные власти пришли к выводу, что самораскулачивание происходит из-за слишком медленных темпов раскулачивания: к тому времени, когда государство приступило к арестам, здесь оставались только 83 из 156 кулаков, которых планировалось раскулачить{433}. На Нижней Волге районные власти утверждали, что постановления центра предусматривают слишком долгий срок для раскулачивания и это позволяет кулакам продавать собственность и сбегать{434}. В конце января 1930 г. Р.И. Эйхе, первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б), также призывал к ускорению темпов коллективизации и раскулачивания, ссылаясь на вышеуказанные причины{435}. В указе властей Северного края от 5 февраля 1930 г. о мерах по раскулачиванию особо подчеркивалась необходимость ускоренного проведения кампании во избежание разбазаривания и бегства{436}. По указу Астраханского окружкома партии от 4 февраля 1930 г. районным властям надлежало проводить раскулачивание во всех районах одновременно в минимально возможные сроки, чтобы не допускать самораскулачивания{437}. В Микушкинском районе Бугурусланского округа на Средней Волге депортации начались ровно в 4 утра{438}. Ко второму этапу коллективизации в 1931 г. власти извлекли урок из произошедшего, это ясно из постановления Западного обкома партии о раскулачивании, согласно которому экспроприация имущества и депортация должны были осуществляться по всему региону в один день, дабы не допустить разбазаривания и самораскулачивания, как в прошлом году{439}.

Если разрушения, порожденные самораскулачиванием, вызывали у государства все большую ожесточенность, то для крестьянства они были настоящей катастрофой. Сотни тысяч важнейших хозяйств страны были разорены. Можно только предполагать, с какой болью принималось решение уничтожить свое хозяйство в семье, посвятившей ему всю жизнь и гордившейся своими достижениями. Некоторые из этих семей в конце концов осваивались на новых местах, а их дети и внуки даже добивались процветания в сравнительно более благоприятных городских условиях. Мы никогда не узнаем, сколько людей получили психологические травмы, хотя их судьба все-таки была намного лучше, чем у тех, кого насильно раскулачило государство. Самораскулачивание в каком-то смысле представляло собой процесс культурного саморазрушения или самоуничтожения и с этой точки зрения может рассматриваться как ретроспективная метафора итогов пагубной революции сверху, проведенной государством в деревне.