Крестьянский бунт в эпоху Сталина - Линн Виола

Действительно — власти не могли или не хотели видеть всего. Сам термин «разбазаривание» говорит о том, что они не намеревались официально признать факт политического противодействия. Несмотря на все их попытки обвинить в разбазаривании кулака, было ясно, что оно представляло собой общекрестьянское народное сопротивление. Разбазаривание было основной и широко распространенной формой протеста против коллективизации, но оно не закончилось в 1929–1930 гг. В 1931 г. в 7,4% колхозов наблюдались акты разбазаривания, совершенные то ли намеренно, то ли по небрежности, а в 35,1% колхозов были зафиксированы случаи поломок машинного оборудования, опять же, то ли специально, то ли по халатности{371}. В 1932 г. по деревне прокатилась вторая волна разбазаривания, вызванная голодом, новой кампанией по обобществлению скота и временной оттепелью в политике центральных властей, которая привела к открытию ограниченного числа колхозных рынков{372}. Однако процесс разбазаривания 1929–1930 гг. имел свою специфику: крестьяне вступали в колхоз, но при этом превращали его в руины. Всенародный масштаб и основательность разбазаривания свидетельствовали о его политическом подтексте и эффекте. Его влияние на дальнейшее развитие коллективного сельского хозяйства как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе оказалось сильнее, чем воздействие любых других актов крестьянского сопротивления за годы сплошной коллективизации. В краткосрочной перспективе разбазаривание привело к тому, что государство столкнулось с опасным и в итоге саморазрушительным ускорением темпов коллективизации и раскулачивания. В долгосрочной — государство справилось с задачей массовой коллективизации и раскулачивания, заплатив за это высокую цену. Массовый забой скота в 1929–1930 гг. резко ускорил развитие коллективного полевого и животноводческого хозяйства и имел тяжкие последствия и для государства, и для крестьян. Однако, несмотря на уплаченную цену, в этом столкновении культур крестьянство выступило как единый класс в защиту своих интересов. Серьезные политические последствия такой сплоченности крестьян и разрушительного характера их сопротивления позволяют сделать вывод, почему государство предпочло охарактеризовать крестьянский луддизм как разгул диких шолоховских мужиков.

Самораскулачивание — термин, который власть применяла к крестьянам, пытавшимся изменить свой социально-экономический статус, дабы избежать репрессий государства, направленных против кулаков. Чаще всего этот процесс включал в себя разбазаривание и побег из деревни. Использование властями термина «самораскулачивание» отражало садистскую иронию в отношении отчаянного положения целых групп крестьян, чья культура умирала. Государство преподносило самораскулачивание как форму добровольного раскулачивания, в то время как в действительности оно было актом отчаянного сопротивления. Более того, этот термин подразумевал, что речь идет о типичной безрассудной реакции дикого мужика, использующего обман, уловки и разбазаривание. Однако самораскулачивание приняло такие массовые масштабы, что о нем никак нельзя говорить как о диких или спонтанных действиях. Напротив, самораскулачивание было обдуманным экономическим, социальным и политическим ответом крестьян, к которому они прибегли уже в 1927–1928 гг., когда государство впервые стало оказывать давление на кулаков и требовать от крестьян уплаты дани. Крестьянские семьи, столкнувшиеся с непосильными налогами, самораскулачивались с целью либо заплатить налоги на деньги, вырученные от продажи имущества, либо изменить свой социально-экономический и, как следствие, налоговый статус. По мере того как давление государства усиливалось, а экономические репрессии заменялись политическими, крестьянские семьи, заклейменные как кулацкие, стояли перед выбором: подвергнуться государственным репрессиям либо спастись посредством самораскулачивания. Поскольку по сути самораскулачивание зачастую было «самораскрестьяниванием», эти семьи шли на крайние меры сопротивления.

Процесс самораскулачивания развивался стремительными темпами, и его направленность была ясна. Он значительно изменил число хозяйств, обозначавшихся государством как кулацкие. По данным официальной статистики, в РСФСР доля кулацких хозяйств уменьшилась с 3,9% крестьянского населения в 1927 г. до 2,2% в 1929 г.; на Украине — с 3,8% до 1,4%{373}. По мнению Левина, кулаки в период с 1927 по 1929 г. сократили свои посевные площади по меньшей мере на 40%{374}. В РСФСР за эти годы средства производства (сельскохозяйственный инвентарь и машинное оборудование), находившиеся в собственности кулаков, сократились примерно на 30–40%{375}. К концу 1929 — началу 1930 г. в большинстве районов страны кулацкие хозяйства продали от 60 до 70% своего поголовья скота и до 50% машинного оборудования{376}. Доля валовой продукции кулацких хозяйств в зерновых районах снизилась с 10,2% в 1927 г. до 5,8% в 1929 г.{377} Эти опасные тенденции подтверждает и статистика по регионам. Так, на Средней Волге количество кулацких хозяйств уменьшилось с 5,9% в 1927 г. до 4,8% в 1929 г.{378} В Сибири в период между 1927 и 1929 гг. кулацкие хозяйства сократили свои посевные площади на 12,2%. За то же время количество тяглового и крупного рогатого скота в кулацких хозяйствах Сибири сократилось на 24,2% и 27,9% соответственно{379}. Эти статистические данные особенно показательны, если учесть, что все вышеописанные меры были предприняты до проведения кампаний по коллективизации и раскулачиванию зимой 1929–1930 гг. Получившие клеймо кулака крестьяне самораскулачивались в ответ на непосильное налоговое бремя (целью которого де-факто была коллективизация), хлебозаготовки, а также штрафы и другие наказания за неуплату налогов или невыполнение обязательств по хлебозаготовкам.

В результате самораскулачивания к 1929–1930 гг., началу сплошной коллективизации, на селе осталось относительно мало действительно кулацких хозяйств. Этот факт сам по себе говорит о том, что раскулачивание ударило далеко не только по кулакам. Судя по всему, самораскулачивались различные слои крестьян. Самораскулачивание крестьян продолжалось бешеными темпами во время коллективизации, принимая форму самораскрестьянивания. По российским данным, в те годы самораскулачились от 200 до 250 тыс. семей. Другими словами, около миллиона людей изменили свой статус крестьянина, чтобы избежать государственных репрессий. Большинство из них переселилось в города и промышленные центры, навсегда оставив сельское хозяйство{380}. Помимо четверти миллиона семей, которые самораскулачились, в города переехало бесчисленное количество крестьян, подвергшихся раскулачиванию со стороны государства, но избежавших депортации. В Сибири, согласно данным по 12 округам, в 1929–1930 гг. самораскулачились не менее 4 тыс. хозяйств{381}. Чаще всего самораскулачивание затрагивало одну или несколько семей, но иногда оно принимало более радикальную форму опустошения практически целой деревни, как, например, в деревне Бугрия в Новосибирском округе в Сибири, где в январе 1930 г. 300 из 400 хозяйств ликвидировали свое имущество и покинули деревню{382}. Повсюду крестьяне жили в страхе перед раскулачиванием. Слова одного крестьянина из Одесской области, наверное, отражают настроение во всех деревнях: «Сначала считали кулаками тех, кто имел 4–5 лошадей и 5–6 коров, а теперь считают кулаками тех, кто имеет 2 лошадей и 2 коров. Теперь и середняку нужно быть настороже и вовремя ликвидировать свое хозяйство»{383}.